Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919

Вышли в лагерь мы раньше обыкновенного. Мы поселились на даче Сабанеева, а квартиру наняли в доме купца Горошкова, угол Пошехонской и Никитской улиц. Служба шла своим чередом. Отец изредка навещал нас, и как-то мы все четверо снялись на опушке сада: отец, я, жена и Коля. Помню, 17 июля отец пришел к нам, погостил два дня, и в один из них, когда мы с ним остались вдвоем, он встает, снимает со стены около моей кровати висевший старинный медный складень (деисус) и молча им благословляет меня. Я с удивлением, вопросительно смотрю на него, он только сказал: «Так надо», — и больше ни слова. 21 июля к нам приезжает жена брата Александра и говорит: «Отец сегодня утром тихо скончался»… Честно, хорошо похоронили мы отца, положив рядом с мамой… Упокой, Господи, души рабов Твоих бедных, но честных и всеми почитаемых. Меня поразил величественный вид отца, рост и профиль лица, похожий на профиль императора Николая I. Отец был николаевский солдат. Теперь только понимаешь, как он инстинктивно воспитывал нас в вере в Бога, в любви к России и в преданности к царю.

Будучи искренно верующим [в] Бога и в Святую Православную церковь, я всегда ежедневно в своих молитвах поминаю своих родителей и близких мне и стараюсь возможно чаще подавать в церкви на проскомидию, замечательное является чувство общения с умершими — они как будто живы, но где-то далеко… Когда я молюсь за умершего, то стараюсь в уме восстановить его вид и наружность, и он становится для меня живой, но не умерший: «Несть Бог мертвых, но живых».

Наступила осень. Маневры были бригадные, в окрестностях Ярославля. Полки готовились к переезду: Нежинский — в Рязань, Моршанский — в Зарайск. В Ярославле появилась новая болезнь «инфлюэнция», много умерло и переболело. Жена также переболела и к выезду еще не оправилась окончательно, что и было для нее роковым.

Уважаемому и любимому всеми нашему начальнику дивизии генерал-лейтенанту Василию Павловичу Данилову пришлось подать в отставку: послушался командира Моршанского полка полковника Ляпунова и разрешил переизбрать для одного дела суд общества офицеров, донесли военному министру генералу Ванновскому… Брат В. П. Данилова, генерал Михаил Павлович Данилов, написал ему письмо: «Вася, твоя песня спета — подавай в отставку». Было чем вспомянуть доброго Василия Павловича — сколько он спас офицеров-молодежи. Он любил солдата и делал все, чтобы улучшить его положение. Рукоприкладство было при нем вконец искоренено. Это был старый рыцарь.

Наш командир полка К. М. Адамецкий вышел в отставку, проводили его от всего сердца. Новый командир был полковник Михаил Николаевич Василевский.

В конце сентября прибыли в Ярославль квартирьеры Фанагорийского гренадерского полка, а наши отправились в Рязань. Перед уходом из Ярославля мы с братом сходили на могилы родителей, отслужили панихиду. 12 октября наш эшелон отправился в Рязань. Как я ни убеждал жену ехать пассажирским поездом, не мог убедить. Оделась, хотя и по-осеннему, сравнительно легко. В Москве простояли сутки. В день выезда из Москвы начался снег, подул сильный холодный ветер, чем дальше от Москвы, тем вьюга становилась сильнее. При выходе со станции Диево вьюга обратилась в страшный буран, и вдруг на пути, не дойдя до следующей станции, поезд остановился среди поля — снег был выше осей. Дров — ни полена. Полсуток простояли в поле, пока очистили путь, пока добрались тихим ходом до следующей станции, все прозябли, продрогли — у всех зуб на зуб не попадал. Метель провожала нас и в Рязани. По приезде в Рязани в гостиницу жена сразу слегла в постель, температура стала подыматься, и началось сгорание… В декабре оказалось присутствие туберкулезных палочек, она уже не могла подняться с постели. Квартиру сняли на Селезневской улице, неуютную.

Надо было устраивать охотничью команду. Казармы были плохие, холодные, сырые, тесные… Вот когда вспомнили свои Николо-Мокровские казармы в Ярославле. Город Рязань грязный, серенький городишка. Вода плохая. Бань хороших нет. Офицеры и солдаты приуныли. Дома у меня дыхание смерти…

1893

Грустно встретили 1893 год. Я подал [рапорт] о переводе меня в Крым… Больная жила мечтой о южном береге теплого, ясного Крыма… В Рязани была семья Чаевых, сын их Николай Николаевич Чаев, чахоточный, приговоренный к смерти врачами, уехал в Крым — и жив и здоров. Он строил Феодосийский порт, потом ж.-д. насыпь через Графскую балку около Севастополя, Массандровские погреба, а потом на лаврах почивал на собственной роскошной даче в Ялте, в Дерикое. Сестра его часто посещала жену, приносила крымские виды и рассказывала о прелестях Крыма. Жена забывалась в мечтах.

С охотничьей командой из Рязани сделал только одно походное движение в г. Зарайск.

Брат Николай начал ухаживать за сестрами Буш, но за какой определенно, не могли сказать — то за Ольгой, то за Катериной.

22 февраля состоялся высочайший приказ о переводе меня в 52-й пехотный Виленский полк[49], стоящий в Феодосии.