Воспоминания гермафродита

Конечно! Теперь задним числом меня может осудить любой, кто это прочтет. Я взываю к чувствам, живущим в сердце любого сына Адама. Разве можно назвать меня преступником, разве был я виновен в том, что в силу чудовищной ошибки занял в обществе совсем не свое место?

Я любил страстно и искренне девушку, отвечавшую мне взаимностью со всем пылом, на который она была способна! Вы можете мне сказать, что, заметив неладное, нужно было попытаться исправить все, а не продолжать злоупотреблять. Однако я попросил бы тех, кто так думает, немного поразмыслить над этой непростой ситуацией.

Любое признание, сделанное второпях, никоим образом не могло избавить меня от скандала, последствия которого совершенно точно были бы роковыми для всех, кто меня окружал. Если я и мог хранить видимые приличия довольно длительное время, то никак не мог скрыть истину от того, кто занимает место Господа, от исповедника; он же был обязан выслушивать подобные невероятные вещи, не имея права нарушить наложенное на него священными обязательствами строгое молчание. Но я столкнулся с человеком, которого можно назвать просто невыносимым! При одной только мысли о том, что я могу вызвать его гнев, я замирал от ужаса. Когда я признался ему в своей слабости, его реакция была настолько саркастической и резкой!!!

Я внушал ему не жалость, нет, а ужас, причем ужас и желание мести.

Вместо слов умиротворения на меня обрушились презрение, оскорбления! Сердце этого человека давно очерствело! И слова прощения лишь изредка слетали с этих губ, которые должны бы источать неисчерпаемые потоки христианского милосердия, этого великого милосердия, берущего начало в душе того, кто толкует нам Евангелие, поднимая из пыли кающуюся грешницу!

Я пришел туда, чувствуя глубокое унижение, вышел же я оттуда с раной в душе, твердо решив отныне порвать все отношения с подобным наставником, чья нечеловеческая мораль могла в лучшем случае сбить с праведного пути слабую или невежественную натуру!

К несчастью все, что я сказал, чистая правда. Однако я также осмелюсь утверждать, в защиту католической церкви, что это, возможно, единственное исключение среди ее членов.

Ложное невероятное положение, в котором я оказался, заставляло меня еще сильнее почувствовать эту суровую непреклонность, ибо больше всего я нуждался в снисхождении.

И действительно, к великому удивлению мадам П. я внезапно оставил аббата X.; ее удивление переросло в недовольство, когда она увидела, что Сара последовала моему примеру. Однако из-за моего поступка к решению последней она отнеслась гораздо легче.

В обществе все сперва восхищались нашей с Сарой близостью, а затем стали ее критиковать, решив, что это уж слишком, если не сказать подозрительно. Однако они были весьма далеки от истины.

Не имея возможности понять, они по-всякому комментировали происходящее, и, в конце концов, несколько добросердечных кумушек, какие находятся всегда, почли своим долгом предупредить об этом мадам П., дабы защитить мораль, которая постоянно попиралась нашим поведением в присутствии воспитанниц. Мне были предъявлены серьезные обвинения. Меня упрекали в том, что я слишком часто целовала мадмуазель Сару.

И действительно, мы заметили, что стали объектом пристального внимания детей, среди которых были уже довольно-таки взрослые.

Когда они видели, как я склоняюсь над своей подругой и сжимаю ее в объятиях, они смущенно отворачивались, как если бы боялись увидеть краску стыда на наших лицах. Тем более пансионерки, которые видели, как мы ложимся спать и встаем, не раз выражали удивление некоторыми деталями, несомненно, поразившими их воображение. Конечно же, они об этом говорили. Тогда начались разные пересуды. Мадам П., которая, прежде всего, опасалась за свое заведение, была этим серьезно задета.

Не решаясь поговорить со мной, она вызвала свою дочь. «Сара, — сказала она ей, — прошу тебя в будущем быть чуть сдержанней в твоих отношениях с мадмуазель Камиллой. Вы очень любите друг друга, и я этому рада, однако есть нормы приличий, которых следует придерживаться даже в отношениях между девушками». Это первое замечание заставило нас испугаться за будущее. Что будет, когда узнают всю правду!!!

Однако мы продолжали спать в одной кровати!!! Мадам П. не знала об этом, поэтому ничего на этот счет нам не говорила. Впрочем, она ни в чем таком нас и не подозревала. Эта прекрасная женщина была настоящей праведницей и слишком слепо нам доверяла, чтобы даже в мыслях позволить себе нас обвинить. Но обе ее замужние старшие дочери, более проницательные, чем она, думаю, не были столь уж снисходительны по отношению к нам. Однако я никогда не слышал от них ни одного упрека, их отношение ко мне оставалось чрезвычайно теплым и вежливым. Тем не менее, мне казалось, что они были заинтригованы.

Иногда у мадам П. устраивались семейные собрания, на которые меня неизменно приглашали. Дети мои, говорила нам тогда мадам П., пансионерки будут обедать сегодня чуть раньше, а вы поднимайтесь ко мне.