Воспоминания гермафродита

Я знал ее достаточно хорошо и был совершенно уверен в том, что она страдала молча и мужественно, ни в чем меня не обвиняя. Только она могла меня понять. Она одна меня любила! Долгое время светлые воспоминания о ней поддерживали меня, давали мне силу жить!! И даже сегодня, когда, кажется, все меня покинули и я оказался в ужасном одиночестве, как если бы злой рок подстерегал всех, кто со мной соприкасался, я чувствую тихую радость от мысли, что есть в этом мире существо, которое все же решилось разделить мою жалкую участь и по-прежнему хранит в своей душе нежность и сочувствие к несчастному. Возможно, это всего лишь иллюзия? Возможно, в момент, когда я пишу эти строки, мне уже нет места в ее сердце, и она навсегда забыла о том, чьей единственной отрадой была. Боже мой! Что мне тогда остается? Ничего. Холодное одиночество, мрачное заточение! О! жить одному, всегда одному, среди окружающей меня толпы, зная, что никогда ни одно нежное слово не озарит мою душу, никогда дружеская рука не поддержит меня! Ужасное неслыханное наказание! Кто когда-нибудь сумеет понять это? В тебе таятся неисчерпаемые сокровища любви, а ты приговорен к тому, чтобы скрывать их как позор, как преступление! Твоя душа пылает огнем, но ты говоришь себе: никогда ни одна девственница не подарит тебе священных уз супружества. Мне не суждено обрести высшее утешение, дарованное человеку на этом свете. О! смерть! Одна только смерть даст мне избавление! И подобно Вечному Жиду, я жду ее, ибо с ней закончатся мои страшные страдания!!! Но ведь есть еще и Ты, Господи! Это по Твоей воле я не смогу принадлежать никому в этом мире, не смогу создать союза, возвышающего человека на земле и увековечивающего Твое божественное дело! Обездоленный и тоскующий, я все еще осмеливаюсь поднять глаза к небу, ибо один Ты не оттолкнешь меня!

Пять или шесть недель спустя после моего визита к префекту я получил приглашение приехать в Париж к начальнику службы эксплуатации железных дорог. Это письмо переполнило меня радостью. К перспективе путешествия в Париж присоединялась надежда покинуть край, вызывавший у меня ужас, и наконец-то избавиться от этой инквизиторской пытки, объектом которой я был. Префект, которого я только что повидал, искренне разделял мое удовлетворение и взял с меня обещание не откладывать свой отъезд. Моя бедная мать была счастлива, и хотя к чувству удовлетворения примешивалась мысль о близкой разлуке, ей уже казалось, что все предвещает мне блестящее будущее.

Мсье де Сен-М. оставался по-прежнему добрым и предупредительным, он посоветовал мне обратиться в Париже к одному из своих внуков, который уже давно там жил. Этот последний не был мне чужим. Он был со мной знаком. Также он знал мою мать и был в курсе привязанности, которую испытывала к ней вся его семья. Поэтому он принял меня как брата. Благодаря ему, я избежал ужасного смятения провинциала, впервые в одиночестве заброшенного в безумную суматоху Парижа.

На следующий же день после моего прибытия он проводил меня в администрацию, где я познакомился с начальником эксплуатационной службы, чье имя слишком известно, и я не буду его здесь упоминать. У нас состоялся короткий разговор, во время которого я просил его прислать мне вызов в Париж, что он мне и обещал. Он завершил нашу беседу следующими словами: «Возвращайтесь в Б. и ожидайте скорейшего назначения».

Итак, через день я покинул Париж, не успев его толком посмотреть, однако рассчитывая позже узнать его получше. За время, проведенное мною в Б., ничего серьезного не случилось. Каждый день в полном одиночестве я выходил на прогулку. Разговоры о моих авантюрах начинали затихать. Теперь, когда ситуация начинала проясняться, у многих появилась возможность реально ее оценить. Впрочем, должен сказать, что мои близкие знакомые в основном выражали мне живейшее сочувствие в связи с последними событиями. «Бедное дитя, — говорила мать одной из моих подруг и соучениц, — теперь я люблю его еще больше, поскольку могу в полной мере оценить. Сколько он должно быть выстрадал!»