Воспоминания гермафродита

Моя мать проливала слезы, расставаясь со мной, и несмотря на все мои усилия, должен признаться, что со мной происходило то же самое. Через двадцать четыре часа нас уже будет разделять расстояние в двести лье. Это было впервые, так что слезы горя были вполне допустимы. По правде говоря, мы надеялись еще свидеться. Однако с моим достопочтенным благодетелем мсье де Сен-М. дело обстояло иначе. Он был уже на краю могилы и не мог на это надеяться. «Мой бедный Камилл, — сказал он мне, сдерживая рыдания, — мы больше не увидимся!» Его рука сжала мою руку. Я чувствовал, что она дрожит.

Не знаю ничего более душераздирающего, чем плачущий старец. О! я чувствовал, что не могу вынести этой скорби, свидетельствующей о самой глубокой и сильной привязанности. И действительно я чувствовал, что он относился ко мне, как отец, я знал это, и как же я этим гордился!

Достопочтенный старец, покойся с миром в своей могиле!! Смерть оборвала твою жизнь, посвященную добрым делам и благородным поступкам, которые были лучшей наградой д ля твоей возвышенной души! Если бы ты мог услышать мой слабый голос! Он возвестил бы тебе, что в этом мире есть сердце, которое не может тебя забыть.

Однако его уже здесь нет! Эта смерть разрушила привязанность, которую ничто в мире не сумело мне заменить!!! Я даже не смог быть рядом с ним в последние минуты его жизни. Он чувствовал, что приближается конец. С ним случился ужасный приступ, однако он успел все же произнести имена тех, кого любил, и попрощаться с моей матерью. Соединив руки своей дочери и моей матери, глядя на них и повторяя мое имя, он тихо угас.

С того дня прошло уже два года. Но я до сих пор храню воспоминания о нем в моем сердце. Я просто обожал его, и это было последней, единственной радостью в моей жизни! Ах! Только теперь, ощущая лишь горечь и усталость, я понимаю, какая ужасная пустота образовалась в моей жизни с его уходом!

Теперь же я один!., один!., навсегда! Брошенный всеми, изгнанник среди себе подобных! Эх! О чем это я! Имею ли я право называть так тех, кто меня окружает? Нет, у меня нет такого права. Я один! С моего приезда в Париж начинается новый этап моего двойственного и странного существования. В течение двадцати лет я воспитывался среди девушек и начал с того, что два года исполнял обязанности горничной. В шестнадцать с половиной лет я поступил в педагогический институт. В девятнадцать лет я получил диплом учительницы, через несколько месяцев я уже управлял довольно известным в округе пансионатом, а в двадцать один год оставил этот пост. Это было в апреле месяце. А в конце того же года я уже оказался в Париже, в службе железных дорог…[2]

Ты проклят всеми, но вынужден влачить свою участь! Этот мир, к которому ты тянулся, не для тебя. А ты не создан для него. В этой огромной вселенной, где столько горя, ты тщетно пытаешься найти уголок для себя. Твое горе мозолит глаза всем. Оно нарушает все законы божеские и человеческие. Ты никогда не сможешь успокоиться у домашнего очага. Даже твоя жизнь является скандалом, который заставит покраснеть юную девственницу и скромного подростка.

Среди опустившихся женщин, которые улыбались мне, чьи губы касались моих, наверняка были такие, которым хотелось поскорее освободиться от моих объятий, казавшихся им прикосновениями рептилии. Ну что ж! Я-то никого не проклинаю. Да, я прошел мимо вас, не оставив и легкого следа. О люди! Я не осквернил своих губ свойственными вам клятвопреступлениями, а своего тела — жалкими совокуплениями. Мое имя никогда не изваляет в грязи неверная супруга. Все эти ужасные язвы, которые вы выставляете на всеобщее обозрение, миновали меня.

Я лишь вдыхал аромат этого позолоченного кубка. А вы выпили его до дна, испытав стыд, бесчестие, однако все еще не удовлетворены. Так оставьте вашу жалость себе.

Возможно, вы в ней нуждаетесь больше меня. Я же парю надо всеми вашими бесчисленными невзгодами, и моя участь сродни доле ангелов, ибо, как вы сами сказали, мне не место в вашем ограниченном мирке. Вам принадлежит земля, а мне весь бескрайний мир. Вас держат здесь тысячи грубых материальных связей, которыми вы опутаны, и вам никогда не суждено познать бескрайний чистый Океан, питающий мою истомленную жаждой душу, блуждающую по вашим огненным пустыням.

Моя душа, изначально защищенная непорочностью, застыла в изумлении, взирая на эту светлую и чистую вечную вселенную, сулившую ей в будущем желанное успокоение. О! кто в состоянии описать самозабвенные порывы души, которую не привязывает к человечеству ничто земное!

И какими глазами она наблюдает за этим ограниченным мирком, где бушуют страсти, низкая злоба, корысть! А ведь именно на меня обращено ваше оскорбительное презрение, ибо я для вас — обездоленное, безымянное создание!

Разве у вас есть на это право? Ведь вы уже давно деградировали, вы жалкие и бесполезные презренные игрушки испорченных личностей, а гордитесь этим, как заслугой. И вы пытаетесь изобразить передо мной сарказм и оскорбить меня? Ах! Ах! Ну да, гордитесь, у вас есть на это право.