Воспоминания гетмана

Оборачиваясь назад, я стараюсь быть вполне объективным и не останавливаться перед признанием своих ошибок. Скажу, что наше правительство в одной очень важной отрасли государственного управления было возмутительно слабо и бездарно. Я эту ошибку начал исправлять, но поздно. Я хочу указать на то, что народонаселение совершенно не было осведомлено о нашей работе. Пресса и какая-либо пропаганда совершенно отсутствовали. У меня это дело совершенно не клеилось, несмотря на то, что я с первого же дня моего управления страной отдавал себе отчет в значении прессы и, вообще, правильной постановки пропаганды наших идей. Я виню в этом очень сильно Федора Андреевича Лизогуба и Ржепецкого. Они это дело все откладывали, жалея денег, а когда начали создавать, то поручили это, видимо, людям неталантливым, и в результате так это дело и заглохло. Хотя в моей Грамоте была объявлена свобода слова и печати, тем не менее с первого же дня пришлось ввести цензуру и сильное ограничение этой свободы, главным образом из-за отделов информации, помещавших постоянно определенно неверные сведения, волновавшие население. Итак, цензура была установлена, но за неимением цензоров, знающих, чего мы добиваемся, знающих местные условия и, наконец, вообще людей, подготовленных к этому делу, получалась полнейшая бессмыслица. Статьи, которые действительно необходимо было не пропускать, беспрепятственно появлялись на свет божий, и, наоборот, не только безобидные статьи вычеркивались цензором, но дело дошло до таких случаев, когда речи, произнесенные председателем совета министров, по личному усмотрению какого-то чиновника цензурного отдела пропускались в печать со всякими пропусками. Дошло дело до того, что я приказал подавать себе все статьи, которые были запрещены цензурой. Мне всегда давали массу всевозможных объяснений по всякому такому случаю особо. Я приказал уволить одного из цензоров за слишком бесцеремонную работу ножниц, но от этого дело мало выиграло. Я призвал к себе министра Кистяковского. Он только размахивал руками и говорил, что у него нет людей. Я слишком мало знаком с этим делом для того, чтобы авторитетно объяснить, кто тут был виноват, по бессмыслица работы цензоров заставляла меня предполагать, что тут просто злая воля.