Воспоминания гетмана

Еще Флейшман заявил мне, что Австрия организует части из украинцев-военнопленных. Он показывал мне мундирную их одежду и очень носился с этими формированиями. Я по опыту знал, что из военнопленных, пробывших в большинстве несколько лет в плену, особого толка не выйдет. Немцы весною тоже привели дивизию «Синежупанников». Все с этой дивизией носились, находили ее вышколенной, потом же пришлось ее спешно расформировать. Это были люди, которым совершенно не хотелось драться против большевиков. Я думаю, что то же самое произошло с дивизией, сформированной австрийцами [ «Сирожупанпиками»]. Кроме того, я совершенно не был убежден в том, что она воспитывалась в желательном мне духе. В июле я видел один сводный полк. Люди были, как я и ожидал, негодны. Офицерский же состав мне понравился. Смотр был очень торжественный. Офицерство было потом приглашено ко мне на завтрак, я долго с ними говорил. К сожалению, я не видел остальных полков, между прочим, некоторые из них уже во время восстания тоже стали на сторону Директории, хотя об этом я еще не имею окончательных данных.

Вот и все военные силы, с которыми мне пришлось иметь дело после провозглашения гетманства.

Я уже неоднократно говорил, что немцы вначале не хотели допускать украинской армии. Это всегда говорилось в очень любезной форме, но ясно было, что тут играют роль какие-то причины, которые мне не были известны. Конечно, тут была боязнь, как бы я, сформировав при их помощи армию, не пошел бы против их самих. Это было бы даже при желании мудрено, имея более 400 тысяч человек немцев и австрийцев на своей территории, но во всяком случае, я думаю, что немаловажную роль в этом отношении сыграл некий полковник, Freiheirr von Stolzenberg, о котором я тоже как-то упоминал. Этот господин вел какую-то особую политику, не столько немецкую, сколько австрийскую, в то время очень ясно вырисовывавшуюся. В общем, это была политика крайнего украинства, галицийского направления. Немцы же в этом отношении смотрели на дело несравненно разумнее.

И вот я узнал, что в то время, когда я уже был гетманом, у Штольценберга были усиленные переговоры с Голубовичем и со всеми наиболее видными деятелями Центральной Рады. Хотя я знал Штольценберга, но совсем не понимал его действий, я решил взять быка за рога и поехал к нему. Как мне говорили потом немцы, это ему очень польстило. В разговоре с ним я увидел, что он действительно стоит за то, чтобы все министры у меня были исключительно украинцы известного шовинистического толка. Он выражал полное сочувствие некоторым из деятелей, от которых мы только что освободились, и, когда я заговорил с ним об армии, он как-то так настойчиво указывал мне, что армии мне не нужно, что я тогда же подумал: не он ли является виновником того, что мне не дают права на формирование желательных мне 8 корпусов. Я тогда же решил, что нужно от него как-нибудь освободиться, и при первом же удобном случае намекнул об этом генералу Греннеру. Штольценберга тогда убрали, по он перед отьездом был у меня и сказал мне, что теперь он мою политику понимает и разделяет в главных вопросах мое мнение. Конечно, лучше поздно, чем никогда. Я думаю, что тут не обходилось без давления того же хитрого Флейшмана, который несомненно имел большое влияние на Штольценберга. Когда Штольценберга уволили, у меня с немцами установились вполне приличные отношения, которые в общем выражались в том, что я шел навстречу их желаниям, когда это не наносило нам серьезного ущерба или могло быть истолковано впоследствии выходом моим из того состояния полного нейтралитета, в котором мы находились.