Воспоминания и рассказы

Текущее время на пастбище никого не волновало, но нужно было точно определять, когда стадо нужно гнать домой. Если пригонишь рано или поздно, то будут ругаться. Наручных или карманных часов ни у кого не было. Нужное время определяли по длине собственной тени. Длину тени определяли шагами. Оказывается, длина тени, измеренная шагами, не зависит от роста человека. Количество шагов при измерении тени будет одинаковым как у высокого человека, так и у маленького. В середине лета длина тени должна была составлять одиннадцать шагов, ближе к осени – двенадцать. Это соответствовало тому оптимальному времени, чтобы хозяйки могли спокойно подоить корову до наступления сумерек. Летом это было примерно восемь часов вечера, а ближе к осени – около семи.

Больше всего мне нравилось пасти стадо с дедом Митрофаном. Он умел делать практически все: точил ножи, ножницы и топоры, точил пилы и делал их разводку, ставил капканы, плел лапти, корзины и кнуты, делал деревянные грабли для сена. У него я научился почти всем этим премудростям, кроме капканов. Капкан он поставил, когда у него кто-то начал давить курей. В капкан попался хорек, и мы все ходили на него смотреть. За один день на пастбище дед сплетал корзину. Под его руководством я также сплел две корзины, но в один день я не укладывался, приходилось потом доплетать дома. Учил он меня и лапти плести, но сплел я только один лапоть, на второй терпения не хватило. Корзину я могу сплести и сейчас, а вот лапти нет. Сплел я еще под его руководством очень красивый и удобный кнут, с которым все время пас стадо. Коровы боялись его щелчков и бегать за ними приходилось гораздо меньше, чем с обычной палкой. С войны у деда под сердцем остался неоперабельный осколок, и врачи рекомендовали ему беречься, но он их не особенно слушался. Работал он в колхозе конюхом. Работа вполне спокойная, но дед курил жуткий самосад, запах которого надолго оставался в том помещении, в которое он заходил. И еще мне запомнились их отношения с бабой Софийкой. Ни одного грубого слова в адрес друг друга. Никто из соседей никогда не слышал, чтобы они ссорились. А еще при нем можно было открыто курить, он никогда не рассказывал об этом родителям.

Когда я был в 3-м классе, по селу провели проводное радио. У нас также появился громкоговоритель, можно было не отвлекаясь от дела слушать передачи. А через пару лет в колхозе установили дизель-генератор и провели электрическое освещение в дома. Столбы мужики ставили свои, от каждого дома по одному четырехметровому столбу. Два таких столба скручивали проволокой вместе, копали ямы и устанавливали столбы вдоль дороги. В каждом доме разрешалось иметь одну электрическую лампочку, розетки были запрещены. Электричество давали вечером с наступлением темноты и до 12 часов ночи, потом утром, с шести до восьми часов. Длинными зимними вечерами соседи собирались в одном из домов на посиделки. Лузгали предоставляемые хозяевами семечки, обсуждали сельские сплетни и политические новости. Иногда приходил Алексей Осипенко (отец Толика) с мандолиной, играл на ней и пел частушки. Иногда играли «в дурака» в карты. Позже, когда у наших соседей (Василенко Петра) появился телевизор, посиделки переместились к ним. Так как розетки были запрещены, для подключения телевизора покупалось специальное приспособление, которое вкручивалось в патрон, состоящее из розетки в верхней части, а в нижнюю снова вкручивалась лампочка. Такой патрон, с цоколем и розеткой. На день он выкручивался, и при проверке висела обычная лампочка.

В это время у нас появилась первая собака, вернее щенок. Алла по дороге со школы где-то подобрала рыжего щенка дворняги и принесла его домой. Уговорила отца оставить его жить у нас. Прожил он до холодов в небольшой будке, которую сделал для него отец. С наступлением холодов он начал на ночь забираться в хлев, где было сравнительно тепло. Сообразительный был. Как мы потом поняли, он ложился спать под бок к поросенку, чтобы было теплее, это его и сгубило. Поросенок уже был довольно большой, и переворачиваясь с боку на бок, во сне щенка задавил. У Аллы было море слез, но через некоторое время она успокоилась, и притащила нового, такого же рыжего. Этот вымахал в огромного пса. С тех пор собаки у нас не переводились. Я к собакам относился нейтрально, особого восторга и восхищения они у меня не вызывали. Не помню, чтобы я когда-нибудь подходил их погладить, если только сам подбежит и ластится. Мое участие в уходе за ними ограничивалось тем, что сделал для них нормальную большую будку и иногда кормил.