Воспоминания (Из книги «Частное владение»)

Апокалипсические предсказания сеньориты Марии начинали сбываться: последний номер «Микки», нашего любимого журнала, вышел разрисованным в черный и красный цвета ФАИ[9], церкви полыхали, как во времена разграбления Рима. Из окон летней столовой мы смотрели на грузовик «красных», стоящий возле церкви Санта-Сесилия, и на столб густого дыма над этим маленьким белым зданием. Неужели кто-то донес, что рядом находилась наша семейная молельня? Не знаю, насколько верно такое предположение, высказанное впоследствии отцом: часовенка была хорошо видна с того места, где находились поджигатели, и могла привлечь их внимание без всякого доноса. Так или иначе, вторжение в наш дом людей из грузовика привело всех в ужас. Сеньорита Мария громко всхлипывала: она обожала читать книги о деяниях святых и теперь, должно быть, с восторгом обрекала себя на мученичество. Мама выглянула в окно, увидев, как незваные гости заставили управляющего отпереть двери часовни, но тут же отошла в глубину комнаты, так как ей пригрозили револьвером. Стоя на галерее, мы слышали какие-то голоса, стук, крики. Мама успокаивала нас, а сеньорита Мария молилась шепотом, перебирая четки.

Несмотря на то что моя память сохранила о том дне воспоминания смутные и отрывочные, я прекрасно помню, как после ухода налетчиков мы вышли из дома посмотреть, чтó они натворили. Мраморная статуя Девы Марии работы Мариано Бенльиуре, сброшенная с алтаря, валялась на земле, ее голова была отколота и разбита. Рядом догорали, сваленные в кучу, принадлежности для службы. Мы приняли близко к сердцу этот разгром, а управляющий и его семья почему-то отнеслись к нему молчаливо и безучастно.

Описанные события произошли в отсутствие отца. Мы очень волновались, ожидая его приезда, но через несколько дней он наконец вернулся в сопровождении двух телохранителей: Клариано и Жауме. Как я узнал потом, оба состояли в ФАИ и за некоторое вознаграждение (подозреваю, что оно было немалым) оберегали жизнь и свободу отца. Телохранители ежедневно сопровождали его на фабрику и обратно в Торренбо и ночевали у нас в доме, заботясь о покое семьи. Жауме — смуглый симпатичный парень — своим обаянием и открытостью сразу покорил мое сердце. Он всегда носил с собой револьвер и во время наших прогулок к источникам Лурдес и Санта-Каталина показывал мне его и даже разрешал потрогать. Жауме был — добр и терпелив с детьми, а кроме того, что удивляло и вызывало уважение, с пониманием относился к чужим убеждениям: однажды он обнаружил черную коробку, куда дядя Игнасио в спешке перед отъездом спрятал чашу и дискос из часовни — на случай возможного налета «красных». Жауме рассказал о находке моей матери и посоветовал подыскать более надежное место. Этот жест доверия еще больше возвысил его в наших глазах. Что касается меня, думаю, впервые в жизни я испытал чувство, которое, несомненно, можно назвать любовью, к человеку, никак не связанному с миром моей семьи. Присутствие Жауме, его дружеская простота, наши прогулки по лесу, необыкновенная значительность, которую придавал ему револьвер, — все это ярко окрашивает мои воспоминания о том лете, полном непонятных перемен и неожиданностей, до того самого дня, когда, по неизвестным мне причинам, мы вынуждены были покинуть Торренбо и поселиться в более скромном жилище в соседнем селении Калдетас.

Должно быть, удаленность Торренбо стала очевидной в те опасные времена и послужила главным поводом для переезда. Или, как я слышал потом, вышел специальный приказ о том, что в этом большом доме следует разместить иммигрантов из Страны Басков? Как бы то ни было, осень мы провели уже в Калдетасе. Позади нашего нового обиталища находился сад, его террасы взбирались высоко по склону горы, до полуразрушенной Башни Заколдованных, а рядом с домом был маленький горячий источник. Сеньорита Мария Бой продолжала жить с нами, однако ее чрезмерная набожность, неуместная во времена ярого антиклерикализма, серьезно беспокоила мою мать. Не знаю, хотела ли сеньорита Мария, чтобы и мы прониклись идеей мученичества, или у нее имелись более серьезные причины для ухода, только в один прекрасный день компаньонка исчезла из дома. Мама проветрила ее пустую комнату и, воздержавшись от комментариев, сказала только, что там дурно пахнет.