Воспоминания (Из книги «Острова отчуждения»)

Многие правительства, правые и левые, запрещая книги и чиня литературе всевозможные препятствия, незаслуженно приписывают ей могущество, которым она вовсе не обладает, отчего у противников режима часто возникает абсурдная вера в то, что стихотворение, роман или пьеса (раз уж их запретили) могут изменить окружающую действительность, повлиять на ход событий. Такое предположение лишено оснований: литература не всегда находит путь к душам читателя, а если и находит, то путь этот долгий и трупный. Тем не менее один из товарищей по партии, вдохновленный успехом «Полей Нихара», пытался внушить мне перед моей поездкой в Альмерию, что книга «призвана пробудить сознание народных масс провинции». С наивным оптимизмом и восторженной верой в мои ораторские способности он убеждал меня посетить книжные лавки и библиотеки Альмерии и, не тратя время понапрасну, объяснить труженикам на ниве культуры, в чем состоит общественное звучание «Полей Нихара». Не разделяя его иллюзий, я все же заглянул в магазин, на витрине которого был неплохой выбор книг. Со смущением, овладевающим мной, когда речь заходит о моих произведениях, я поинтересовался, есть ли в продаже «Поля Нихара». Слова продавщицы в мгновение ока разрушили все воздушные замки. Удивленно подняв брови, она спросила: «Простите, какие поля?»

В том нелегком и тревожном пятьдесят девятом году, вернувшись из Альмерии, я стал свидетелем двух важных событий политической и культурной жизни — митинга, посвященного двадцатилетию со дня смерти Мачадо, и мирной национальной забастовки восемнадцатого июля, которая, по утверждению ее организаторов, должна была означать начало конца франкистской диктатуры.

В брошюре, посвященной годовщине митинга в Кольюре, Клод Куффон великодушно называет меня его вдохновителем: «Идею подал нам Хуан Гойтисоло, живший тогда в Париже. После успеха романа „Ловкость рук“, переведенного М. Э. Куандро, он сотрудничал в испанской секции издательства „Галлимар“. Мачадо был богом и совестью испанцев, символом эмигрантской поэзии сопротивления. Гойтисоло предложил мне свои план: создать почетный комитет, а затем отправиться в Кольюр, где встретятся две Испании». По правде говоря, это предложение исходило от товарищей по партии: в частности, друг и наставник Октавио Пельисы, Бенигно Родригес — маленький человек, носивший очки, поразительно некрасивый, но обаятельный и талантливый, — убедил меня, что необходимо отметить двадцатую годовщину смерти Мачадо, собрав у его могилы писателей и представителей антифранкистской интеллигенции, воздать почести поэту, поговорить о политическом и культурном значении его творчества. Ухватившись за эту идею, я с помощью Елены де ла Сушер организовал комитет, куда входили многие выдающиеся деятели культуры. Побывав у Марселя Батайона в Коллеж де Франс, я собрал также подписи Марселя Оклэра, Кассу, Мориака, Саррайля, Кено, Сартра, Симоны де Бовуар, Тцары и многих других, тогда как мои друзья отправились к Пикассо и Арагону.

Двадцатого февраля наша группа — более ста человек — села на вечерний поезд на вокзале «Аустерлиц». В Кольюре возле отеля «Кинтана» нас ожидали друзья, прибывшие из Мадрида, Барселоны, Женевы и других городов: Блас де Отеро, Хиль де Бьедма, Хосе Анхель Валенте, Костафреда, Барраль, Кастельет, Кабальеро Бональд, Сенильоса, мой брат Хосе Агустин… Процессия направилась к могиле поэта, усыпанной цветами. Несколько минут все хранили глубокое торжественное молчание, затем дон Пабло де Аскарате произнес несколько слов. Потом был обед, разговоры о Мачадо, об Испании, объятия, добрые пожелания, кто-то сделал фотографии на память. Вскоре толпа рассеялась, и мы вернулись в Париж.