Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

Потом началось голосование на предмет исключения несчастного студента из комсомола. Голосование было открытым – подразумевалось поднятие руки именно при вопросе: «Кто за?» Поднятие руки при вопросе «Кто воздержался?», а тем более «Кто против?» грозило большими неприятностями, поскольку в этом случае из президиума собрания следовал стандартный убийственный вопрос: «Вы что, против нашей родной советской власти?» И человек понимал, что попал в ловушку. Было не легче, если кто-то пытался воздержаться и совсем не поднимать руки. На этот случай у президиума тоже была «домашняя заготовка». С ехидной усмешкой они спрашивали у воздержавшегося: «Так вы, что, может, сомневаетесь в справедливости нашего родного народного НКВД? Разве может он ошибаться?» И тут уж, хоть падай в обморок, такой ужас этот «народный» орган наводил на людей в то время. Я уповала только на Бога.

Пришла моя очередь. Я вышла на сцену, на место секретаря, только что предъявлявшей мне следующие обвинения: я – друг матерого империалистического шпиона Бен-Иегуды по кличке Мустафа, который прибыл в Советский Союз с целью сбросить советскую власть. Я жила в комнате его и его жены целый год; в комсомоле нет места приспешникам лазутчиков империализма. Она предложила исключить меня из рядов комсомола.

Я сказала присутствующим, что для меня членство в комсомоле – это не то, что для большинства комсомольцев: комсомольский билет, членские взносы и участие в комсомольских собраниях. Ради комсомола я работала в подполье и многим пожертвовала: несколько раз была арестована, затем меня выслали из страны, где я выросла, а главное – я была разлучена со своими родителями, сестрами и братом. Бен-Иегуду с женой я знала как товарищей по партии еще в палестинском подполье. Они старше меня на 14 лет, и я за них не отвечаю.

И тогда поднялась Сима Берестинская, член комитета, которая не знала, что я приехала из Палестины, и обняла меня. Я пыталась уклониться от ее объятий, тогда мне показалось, что они неискренни. В то время я не знала, что она еврейка, до этих пор вообще никто не интересовался национальностью. К тому же я была совершенно уверена, что она русская. Она была красивая светлая девушка с прекрасной фигурой, и на еврейские темы я, естественно, никогда с ней не говорила. Поэтому ее реакция была для меня совершенно неожиданной. По тем временам это был очень смелый поступок, на который решались лишь немногие. При этом она подвергала очень большой опасности не только себя, но еще больше – карьеру своего высокопоставленного мужа, да и не только карьеру, но и саму его жизнь. За защиту «врага народа», каким я вполне могла оказаться при других обстоятельствах, думаю, что им обоим бы не поздоровилось. И все-таки Сима встала на заседании и перед большим начальством не побоялась сказать, что необходимо послать запрос в Коминтерн комсомола (КИМ) для подтверждения моей информации. И если информация подтвердится, то те анонимные обвинения нужно считать ошибочными и снять их с меня.

Затем встал студент четвертого курса, он был старше всех на своем курсе: к началу учебы в пединституте у него уже был рабочий стаж. Он был членом комитета комсомола института. Он попросил слова и предложил послать трех членов комитета комсомола в Коминтерн, чтобы узнать, что там известно обо мне. Поставили их предложение на голосование, и оно было единодушно принято. Само собой разумеется, что жестокая секретарь не оставила меня в покое и продолжала требовать моего исключения; однако на это раз нашлись десять смельчаков, которые воздержались при голосовании. Секретарь тут же набросилась на них с обвинениями в поддержке «врагов народа».

При этом воздержавшиеся конечно же рисковали тоже. Среди воздержавшихся были студенты с других курсов и факультетов, которых я даже не знала. Это был единственный прецедент за всю историю наших собраний, когда кто-либо посмел воздержаться от голосования за предложение секретаря парткома. Но тем не менее это спасло меня.

Через несколько дней представители комитета комсомола принесли из КИМа мою характеристику. Барзилай, бывший в то время представителем палестинской компартии в Коминтерне, вместе со своим другом Ицхаком выдали мне свидетельство, где подтвердили, что я состояла в компартии Палестины, а по прибытии в Москву была принята в комсомол Советского Союза. В свидетельстве отметили, что я была активным членом коммунистического подполья Палестины, неоднократно подвергалась арестам, несколько раз сидела в тюрьме за антибританскую деятельность и в конце концов была депортирована за пределы Палестины, а СССР предоставил мне политическое убежище.