Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

Михаила сняли с работы в отделе главного конструктора завода, поскольку после ареста товарищей из Палестины он считался «ненадежным элементом» из-за своей близости с «врагами народа» и «агентами английского империализма», и перевели на работу слесарем в гараже завода. Там он прошел курсы шоферов и работал водителем грузовика. У Михаила было два хороших друга: русский парень Арсений Путинцев, одноклассник по техникуму, и еврейский парень Абраша Мень. Арсений Путинцев был высоким, красивым блондином с голубыми глазами. На фотографии класса он сидит в рваном ботинке. Его мама была недовольна дружбой с еврейским юношей. Михаил чувствовал это, когда приходил в гости в подвал, где они жили. В 1937 году Арсений еще бывал у нас дома, и однажды мы плавали на пароходе по Москве-реке. Когда начались аресты и исключения палестинских друзей из партии, он попросил Михаила принести ему все фотографии, где они сфотографированы вместе. Михаил и Арсений встретились у заводских ворот. Арсений забрал все фотографии и сказал, что больше не может поддерживать с ним связь. Когда после войны мы вернулись в Москву, Михаил нашел его и был у него дома. Арсений подарил нашим детям велосипед, но Михаилу показалось, что он служит в КГБ: по месту его жительства и роскошной квартире. После окончания техникума Арсений и второй товарищ Михаила, Мень, продолжили учебу на юридическом факультете и стали юристами. Мень также порвал дружбу с Михаилом. По виду он был типичным евреем, низкого роста, самый низенький из троих. Он учил Михаила, что еврей должен помнить главное правило: «НЕ высовываться!»

Когда Бурсук приехал в Москву после войны, чтобы получить копию диплома вместо утерянного, он обратился к Путинцеву за свидетельством, что они окончили техникум вместе, одного выпуска. Путинцев выполнил его просьбу, однако встретился вне своего дома; возможно, это было желание самого Бурсука. Он после ГУЛАГа заимел свою семью в Сибири, а в Москве боялся всего и вся. Завидев милиционера на улице, он прятался и переходил на другую сторону. Для страха было основание: вышедших из ГУЛАГа арестовывали снова и судили вторично, как это было с Диминой мамой, Салей, которую после десяти лет отсидки осудили повторно на восемь лет через несколько месяцев после освобождения из лагеря.

Эрик родился 8 марта 1939 года. Михаил иногда застревал на грузовике в болотистых местах на окраинах Москвы и возвращался домой поздно ночью, усталый, простуженный, весь в грязи, но мы знали, что это несравнимо с тем, что испытывают наши товарищи, находящиеся в тюрьме. Когда Эрику исполнилось пять месяцев, мы по просьбе Сали взяли к себе, в нашу восьмиметровую комнату, Диму, которому исполнилось пять лет, хотя сначала ему пришлось спать на столе. Это было сделано не только из жалости, но и потому, что заведующая детским садом сообщила: все дети старше пяти лет переводятся в Белоруссию. Саля писала нянечке Димы и просила показать нам эти письма с просьбой спасти ее ребенка, так как большинство ее арестованных подруг потеряли своих детей. Михаил и я откликнулись на ее просьбу из солидарности с нашими товарищами, которым верили, как самим себе, зная, что они – коммунисты-идеалисты.

Мы чувствовали, что творится что-то страшное и необъяснимое, однако не переставали верить в идею коммунизма и мировое коммунистическое движение. Нашему сыну мы дали имя Эрнст в честь Эрнста Тельмана, руководителя компартии Германии, сидевшего тогда в фашистской тюрьме. Тогда за его освобождение шли демонстрации рабочих по всему миру. В его метрике записано: «Эрнст, сын Михаила Трахтмана». Не Палхана, чтобы в случае, если, не дай Бог, Михаила арестуют, наш сын не считался сыном «врага народа». Дома, в Тель-Авиве, мои родители и вся большая семья праздновали рождение нашего первого сына Эрика.

Для понимания атмосферы начала и конца 30-х годов стоит сказать несколько слов о советском кино. Первый советский фильм «Путевка в жизнь» вышел в 1932 или 1933 году. Я тогда жила в общежитии КУТВа и смотрела эту картину в кинотеатре у Никитских ворот. Из моих друзей не было человека, который видел его всего один раз, и не потому, что это было первое озвученное кино, но благодаря содержанию и песням. В основу фильма легла книга Макаренко «Педагогическая поэма» о беспризорных детях. Сюжет был актуальным. Разве не их встретила я после освобождения из камеры заключения ОГПУ в Одессе, а девочек-проституток можно было встретить на Тверском бульваре и в общественных туалетах Тверского на переходе слева от памятника Пушкину. Улицы Москвы вскоре были очищены от беспризорников. Их определяли в детские дома. После войны была передача о том, что стало с этим фильмом. Отрывок с песней пропал. Два актера, звезды этого фильма: инструктор детского лагеря и мальчик татарин, погибли на войне. Режиссер рассказал тогда интересную подробность: беспризорников играли ребята из московского детдома. Когда их одели в лохмотья, они «вошли в роль», и было трудно их остановить.