Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

Но вернемся в октябрь 1931 года на пароход «Одесса». Судно прибыло в Суэцкий канал и бросило якорь в Порт-Саиде. Меня вызвали к корабельному начальству. Там за столом уже сидели молодой египтянин в военной форме (наверное, какой-нибудь начальник из портовой полиции) и помощник капитана. Это был высокий русский мужчина. Я еще прежде обратила внимание на то, что он обращается с матросами высокомерно, как со своими слугами! В то время капитаном корабля могли назначить любого моряка. Обязательным условием было членство в партии и рабочее происхождение. Зато в заместители ему подбирали настоящего моряка, бывшего капитана царского флота, который не успел сбежать за границу или остался, надеясь на скорый конец новых порядков. Были среди этих людей и такие, которые симпатизировали новому строю, но из-за социального происхождения в партию их не принимали и руководящие должности им не доверяли. О старшем помощнике капитана у меня сложилось мнение, что он был шовинистом и противником нового строя. Вопросы задавал мне египтянин, и я отвечала ему по-арабски. Он спросил меня: «Имеете ли вы родственников в СССР?» Я ответила, что мой дядя, брат моего отца, живет с семьей в Баку. Он спрашивал, буду ли я жить с семьей дяди, но я ответила, что надеюсь учиться, работать и жить самостоятельно. Помощник капитана, который также говорил по-арабски, сказал египтянину, что не понимает, что мне нужно в России, чему там можно научиться и где работать и кому я там вообще нужна. Отношение ко мне этого русского человека сильно расстроило меня. Я не ожидала, что в идеальном советском обществе можно встретить таких людей. Кроме того, это навело на меня страх. Если я тут никому не нужна, значит, я абсолютно беззащитна перед полицейской властью Египта. Я знала, что в арабских тюрьмах молодых преступников наказывают «фалакой» (ударами кнута по пяткам, причиняющими страшную боль). В палестинской тюрьме его применяли к молодым воришкам. Я слышала рассказы, как они страшно кричат во время этой экзекуции. Я думала, что египетские власти могут снять меня с корабля и арестовать. В течение всего времени стоянки корабля в Порт-Саиде судно находилось под охраной вооруженных солдат, сидевших в лодке вокруг парохода, а у двери моей каюты тоже стоял вооруженный солдат. Я была единственным пассажиром в первом классе, а солдат требовал, чтобы я оставляла двери открытыми. Я обратилась к корабельному врачу, так как знала, что он говорит на идише. Он перевел меня в третий класс, и солдат перешел вместе со мной туда.

Была среди пассажиров третьего класса еврейская семья из Турции, которой не удалось сойти в Яффо, так как у них были неисправные документы, и теперь они возвращались в Константинополь. Врач сказал мне, что я смогу с ними объясниться, так как они говорят на иврите. Пассажиры третьего класса спали на полу, и я легла между единственными женщинами: матерью семьи и дочерью. Я заговорила с ними на иврите, но они меня не понимали, и я не понимала ни одного их слова. Я спрашивала их, евреи ли они, они утвердительно кивали головами, приветливо мне улыбаясь. Говорили они на языке ладино (жаргон евреев-сефардов). Я тогда не имела представления о существовании этого языка. И вот мы, пассажиры третьего класса, лежим в ряд на полу, а солдат с винтовкой стоит у моих ног. Немного поотдаль лежал еще один пассажир. Это был веселый полный пожилой грек. Он все время показывал пальцем на солдата и меня, громко смеясь до слез. Его, по-видимому, смешило, что египетское королевство поставило вооруженную охрану, испугавшись такой «преступницы», как я. Я выглядела тогда моложе своих лет, как 14-летняя девочка.

В Порт-Саиде стояли британские военные корабли, окрашенные в белый цвет. Утром я наблюдала за английскими матросами, одетыми в белую военную форму. Они тренировались на палубах кораблей по утрам. Когда наш корабль поднял якорь и отплыл от Порт-Саида, я вернулась в свою каюту, и страх мой исчез.

В Черном море поднялся шторм. Врач пришел проведать меня и рассказал, что я единственная из пассажиров, не заболевшая морской болезнью.