Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

Двое арестованных остались в памяти Михаила. Один из них – старик грузин, от которого власти требовали золота, а он говорил, что у него нет. Второй, по фамилии Кожевников, – русский парень, молодой и крепкий. Он занимался фотографией. Была у него лошадь, на которой он ездил по деревням и кормился, делая для крестьян фотографии. Из-за частного предпринимательства и наличия частной собственности (лошади) его арестовали и сослали в Сибирь работать в шахтах. Ему удалось сбежать и добраться до Кавказа с целью перехода границы. Там его и арестовали. Кожевников излил свое сердце в арестантской песне о том, что власти творят с народом. Михаил до сегодняшнего дня помнит несколько куплетов этой песни. Так Михаил узнал из первоисточника о действительном положении в «стране мечты», «родине пролетариата» всего мира. Он понимал по-русски, но разговаривал плохо.

Прибыли представители Армении, чтобы забрать своих соотечественников. Прощаясь, те рассказали об ужасных условиях в карцере. Представители Армении дали Михаилу и Хаиму билеты для отплытия в Одессу. Возможно, это было задание ОГПУ. Их посадили на грузовое судно «Новосибирск», которое привезло их в Одессу. При выходе с парохода их встретили представители одесского ОГПУ и привели их в местную тюрьму. Прошло несколько дней, их освободили из тюрьмы на основании вшитого в одежду Михаила документа МОПРа и перевели в дом МОПРа. Там находилась их сестра Юдит, которая была выслана из Палестины на несколько месяцев раньше. Центр МОПРа направил их в Иваново-Вознесенск. По дороге они сошли в Москве и поехали на подшипниковый завод. На этом заводе работали большинство попавших в Москву эмигрантов из Палестины. Они получили общежитие для рабочих в барачном поселке по соседству со строящимся заводом. Бараки были длинные, и в каждом из них жило по двести человек или больше. Там жили и семьи с детьми. В длинном ряду стояли железные кровати, а возле них маленькие тумбочки. Семейные пары отделялись друг от друга простынями.

Михаил был профессиональным слесарем-строителем и работал по специальности на строительстве 1-го ГПЗ. Среди строителей было много цыган, их привезли с целью превратить из странствующих в оседлых, чтобы были как все люди.

Два больших пожара произошли один за другим. На месте строительства сгорели четырехэтажное здание заводского дома питания и все жилые бараки. Во время этих пожаров Михаил участвовал в тушении с присущей ему энергией и эффективностью. Он не побежал в барак спасать свои вещи, а занялся спасением построек от огня. Среди строителей было много крестьян, у которых экспроприировали землю, они были озлоблены, и некоторые из них охотно вредили ненавистной власти. Были озлоблены и цыгане, ведь их силой принуждали оставить кочевой образ жизни, к которому они привыкли, и перейти на оседлый.

Среди рабочих были люди, способные на поджог. Весь район бараков выгорел, но завод спасли со всеми цехами и оборудованием. После пожара исчезли все до одного цыгане. Недалеко от завода построили район двухэтажных домов барачного типа. За отличие на пожаре Михаил получил комнату в восемь метров в общем доме. В этой комнате и началась наша совместная жизнь. Симха вернулась в Палестину и за ней Меир. Меир перед отъездом бегал по всей Москве, и мне до сих пор неизвестно, как в тех условиях ему удалось достать для меня новые валенки, когда в магазинах нельзя было ничего купить без ордера, который давался только передовикам по месту работы. Этим он спас мои ноги. Пришла зима, трамваи не отапливались, ноги замерзали, а езда на работу занимала около часа.

Когда я в первый раз ехала в них на работу, я не верила случившемуся чуду: ногам было тепло. Я даже не знала, что существует такая обувь, защищающая от сильного холода. Меир оставил мне свое новое драповое пальто и всю одежду: свитера, рубашки, постельное белье, шерстяное одеяло, теплое и красивое, и даже брюки. Несколько раз он мне напоминал, чтобы я сходила с кем-нибудь из товарищей в швейную мастерскую и перешила пальто на свой размер. Симхе не удалось поменять пальто на новое, и я его носила. Она тоже оставила мне свое шерстяное одеяло, такое же, как у Меира, но серого цвета. Часть вещей я отдала своим товарищам, как мне казалось, нуждавшимся в них больше меня. Михаил помнит, что я дала ему пару брюк. Часть вещей взяли, не спросив меня. Но то, что осталось, служило мне и моей семье долгое время. Поначалу я не придавала этому такого значения. Только после рождения Эрика, когда Михаил стоял в очереди всю ночь, чтобы достать материал для пеленок, детскую ванночку и старую одежду, из которой можно было что-нибудь сшить, я оценила усилия моих друзей.