Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Одной из форм давления на профессуру со стороны Министерства народного просвещения стал перевод неугодных лиц в провинциальные университеты. Замещение кафедр на конкурсной основе было фактически ликвидировано. Теперь их стали занимать исключительно в порядке личного назначения министром[62]. Д.Д. Гримм вместе с коллегами попытался воспрепятствовать назначению профессорами юридического факультета лояльных министерской линии В. М. Грибовского и С. П. Никонова. Однако он потерпел неудачу. Не помогла даже поддержка премьер-министра Владимира Николаевича Коковцова (1853–1943), который в силу специфики формирования правительства не имел возможности избавиться от скандального Кассо, как не имел вообще права самостоятельно формировать кабинет министров[63]. Свои взгляды на действия министра и его соратников Д.Д. Гримм в 1913 г. обобщил в статье «Видимая законность и скрытое усмотрение»[64]. Открытый демарш профессора переполнил чашу терпения Кассо, и он перешел к открытой борьбе с бывшим ректором. Практическую работу в этом направлении он возложил на своего заместителя (товарища) барона Михаила Александровича Таубе (1869–1961), тоже юриста. Таубе, как человек умный, образованный, проницательный, прекрасно понимал изъяны российской бюрократической системы, но, будучи встроенным в нее, не пытался что-либо менять и чему-то активно противостоять. Он избрал для себя путь политического конформизма, который явно вызывал непонимание у многих университетских коллег, в том числе у Гримма. Давиду Давидовичу было не понятно, как мог вчерашний университетский профессор, наделенный огромными способностями, пойти против своей alma mater, против коллег и студентов. В своих мемуарах много лет спустя он даст барону весьма нелицеприятную оценку: «Верным помощником министра [Л. А. Кассо] во всем, что он делал для разложения Петроградского университета, служил его товарищ, барон М. А. Таубе, сам бывший профессор Петроградского университета, избранный на эту должность тем же юридическим факультетом, которому он впоследствии тщательно помогал наносить удар за ударом. По внешности он представлял прямую противоположность Л. А. Кассо. Сам министр был весьма внушительного роста, барон Таубе – ниже среднего. Это подало неунывающим россиянам повод говорить: “Министр у нас Кассос, а товарищ его – Малокассос”. Умственно он был много ниже его. В нравственном отношении он являлся достойным партнером своего шефа»[65].

В конце июля 1913 г. Д.Д. Гримм отдыхал на живописном баварском курорте Фишен-им-Альгой. Там его застала весть о готовящихся переменах со стороны Министерства народного просвещения. Барон М.А. Таубе уведомил его в письме о переводе из Петербургского университета в Демидовский юридический лицей в Ярославле. Желая предотвратить удар, профессор написал ответное послание с четким и последовательным изложением своей позиции. Его копия сохранилась в архиве историка М. А. Дьяконова, близкого друга Д.Д. Гримма, с которым он мог вести откровенные и доверительные беседы[66]. Само письмо, наполненное отсылками к различным правовым актам, да и сам его стиль – официальный, тяжеловесный, но в то же время очень емкий – говорит о причастности автора к юридической науке и о том, что право было для него превыше всего. В своем небольшом письме Гримм хорошо обрисовывал ключевые проблемы в сфере народного просвещения и образовательной политике России в начале XX в. Профессор выступил против готовящегося перевода и свой отказ мотивировал тем, что ярославский лицей не пользуется правом участия в выборах в Государственный совет. Таким образом, он лишится профессорского ценза, а значит, своего членства в Совете[67]. Министерство этого и добивалось. Но позиция Д. Д. Гримма была столь прочно аргументирована, что от перевода в Ярославль пришлось отказаться. Вместо этого 3 августа 1913 г. Кассо издал приказ о назначении Давида Давидовича в Харьковский университет[68]. В то время, когда либеральная интеллигенция и умеренные консерваторы выражали сочувствие Гримму, крайне правые деятели не скрывали своего ликования. Характерна реакция ученого-юриста Бориса Владимировича Никольского (1870–1919), ревностного охранителя и черносотенца, люто ненавидевшего Давида Давидовича и одновременно пытавшегося занять его место на кафедре. В своем дневнике 11 августа 1913 г. он сделал следующую запись: «Гримма Кассушка шаркнул в Харьков. Во-первых, это давно было необходимо сделать, и наказание вполне заслужено; а во-вторых, у меня мелькнула мысль – чем бы я не хорош для Петербурга? Гримма положение пиковое: не ехать в Харьков – уходить из Государственного совета. Поедет, поедет. А не поедет – еще хуже. А как ему ехать в Харьков, когда он должен в Государственном совете заседать? Убийственный ход»[69].