Воспоминания комиссара Временного правительства. 1914—1919

Крайне левые чувствовали, что масса чужда им не меньше, чем крайне правым. И это сознание питало все время опасения перед контрреволюцией. Сегодня массы, повинуясь своему внутреннему иррациональному порыву, идут за комитетом. Но кто поручится, что завтра они не пойдут за кем-нибудь другим, за каким-нибудь бравым генералом, который ими сумеет скомандовать или увлечь иным способом за собой. Ведь нет никакой организации, все пестро в настроениях толпы. В апреле даже был случай, когда в течение недели рабочие всего района Обуховского завода находились в руках какого-то проезжего, никому не известного казака, отказываясь повиноваться не только администрации, не только своему выборному Совету, но и представителям Исполнительного комитета, которым лишь с большими трудностями и личной опасностью удалось добиться удаления таинственного проходимца. И это среди рабочих, наиболее организованных и сознательных! Что же говорить о солдатах!

И со всех сторон слышались опасения, что революция не дойдет до Учредительного собрания. Помню таинственную уверенность, с которой Березин говорил, что Учредительного собрания не будет, и я с трудом могу припомнить, с какой стороны он опасался взрыва – справа или слева. Весь Исполнительный комитет все время беспокоился, чтобы скорее двигались работы по созыву Учредительного собрания. И я, исходя из тех же ощущений, но видя опасность с другой стороны, читая в солдатском клубе лекцию об Учредительном собрании, очень подробно и предостерегающе останавливался на картинах французского Конвента, насилуемого толпой… И большевики – клуб был, как оказалось, организован большевиками – остались очень довольны этой стороной, объясняющей, что солдатская масса должна будет признать суверенность народной воли.

Ту же мысль, но в иной формулировке высказывал П.Е. Щеголев[28], который часто бывал в Таврическом дворце и бесстрастным взглядом историка взирал на величайшие исторические явления. Как-то раз я встретил его в Екатери-нославском зале, внимающим восторгу толпы при очередной демагогической выходке Стеклова[29].

– Что будет? Монархия будет, вот что, – заметил Щеголев. – Не будет никаких «революционных порядков»… Глупости все это! Русский крестьянин не мыслит порядка, не венчанного короной…

Но Щеголев, кажется, не задавал тогда себе вопроса, хочет ли крестьянин правопорядка вообще и когда он захочет его.

Глава 2 Исполнительный комитет

1. Внешний характер

В начале марта я вошел в состав Исполнительного комитета, к полусерьезному-полушутливому негодованию Суханова, который полагал, что здесь не место «геометрам и фортификаторам». В комитете я представлял наиболее правую из допускавшихся там групп – группу трудовиков. Весь март и апрель я был одним из усидчивых и постоянных посетителей заседаний, распростившись, хотя и не без колебаний, со своей фортификацией. Фактически я ограничивался только ролью наблюдателя, так как после трех лет перерыва политическая работа была для меня слишком трудна и необычна.

В это время Исполнительный комитет имел чрезвычайный вес и значение. Формально он представлял собой только Петроград, но фактически это было революционное представительство для всей России, высший авторитетный орган, к которому прислушивались с напряженным вниманием как к руководителю и вождю восставшего народа. Но это было полнейшим заблуждением. Никакого руководства не было, да и быть не могло.

Прежде всего, комитет был учреждением, созданным наспех и уже в формах своей деятельности имевшим множество недостатков.

Заседания проходили ежедневно с часа дня, а иногда и раньше, и продолжались до поздней ночи, за исключением тех случаев, когда происходили заседания Совета и комитет в полном составе отправлялся туда. Порядок дня устанавливался обычно «миром», но очень редки были случаи, когда удавалось разрешить не только все, но хотя бы один из поставленных вопросов, так как постоянно возникали экстренные вопросы, которые приходилось разрешать вне очереди. Между прочим, вопрос об организации работы комитетом ставился ежедневно, но он получил разрешение лишь к концу апреля, то есть ко времени, когда влияние комитета стало заметно падать.

Вопросы приходилось разрешать под напором массы делегатов и ходоков как из Петроградского гарнизона, так и с фронтов, и из глубины России, причем все делегаты добивались во что бы то ни стало быть выслушанными в пленарном заседании комитета, не довольствуясь ни отдельными членами его, ни комиссиями. В дни заседаний Совета или солдатской секции его дела приходили в катастрофическое расстройство.