Воспоминания корниловца: 1914-1934

В 1925 году Россию объезжал «профессор Ардов, представитель швейцарского центра безбожников». Во время выступления, где присутствовал и я, девушки узнали в нем знакомого из Могилева. Он ловко связывал антирелигиозную аргументацию с верноподданными чувствами к Третьему интернационалу. У присутствующих не было охоты возражать, и большевики истолковали это как победу.

Старые священники были в тюрьме или ссылке, а местный живоцерковник, не решаясь выступить из-за недостатка знаний и боясь испортить отношения с властями, пригласил из Москвы «митрополита Александра Ивановича» Введенского. Безбожники же мобилизовали еще одного «первоклассного работника», редактора газеты Письменного. «Заграничный профессор» выступил первым и вначале держался в рамках приличия. Но затем ненависть к христианству взяла верх и он назвал Евангелие «идиотской выдумкой». Зал, в котором было около двух тысяч человек, негодующе загудел.

Вышел Введенский, воцарилась мертвая тишина. Его речь разочаровала. Использованная им аргументация была бы позволительна в кружке спорящих интеллигентов, а народ жаждал прямых и твердых слов о Боге и Христе. Ропот недовольства усилился, когда Введенский, обращаясь к ложе, где сидел Письменный, сказал, что «по существу, мы такие же коммунисты, как и вы» и что «Христа следует понимать как одного из основоположников коммунизма». Это вызвало не только протесты зала, но еще и справедливые насмешки коммунистов. Живоцерковникам никак не удавалось служить одновременно и Богу и черту.

В дальнейшем Введенский уже не любезничал с коммунистами, а держался абстрактных доказательств существования Бога и культурных основ христианства. Каждый раз, когда его умозаключения утверждали Бога, его бурно одобряли. Но чувствовалось, что одобрение это было не столько в защиту веры, сколько демонстрацией против коммунистов.

Потом захотел еще раз выступить Ардов, но ему не дали говорить.

Поучителен был диспут, на котором выступали православный священник, сектант-евангелист и коммунист. Сектант выступал смело, держа в руках Евангелие, поносил и правых и левых. Признание досталось священнику. Люди видели воплощение христианства в православной Церкви и отвергали каждого, кто (как это сделал евангелист) говорил о гонениях на Церковь при царском правительстве, — настолько незначительными, по сравнению с большевицкими, они казались.

Чем грознее надвигалась коллективизация, тем более жестокими становились гонения на Церковь. Диспутов уже не устраивали, да и мало кто осмелился бы теперь выступить. Церкви продолжали закрывать. Одни превратили в клубы, склады, другие снесли, некоторые взорвали. В 1928 году в Страстную субботу много молящихся, не поместившихся в небольшой деревянной церкви, стояло у ограды. Вдруг вдали раздались кричащие и взвизгивающие голоса. Человек восемьдесят безбожников приближались со стороны площади с песнями и посвистом. Первой шла, припрыгивая, приплясывая и размахивая красным флагом, в платье фасона «колена ниже юбки» женорганизаторша, жена преподавателя обществоведения. Рядом шагал комсомолец в подобии облачения, в скоморошьей шапке, с подвешенным на цепочках горшком с тлеющими угольками, которым он как бы благословлял толпу, выкрикивая похабщину. Рядом, скандируя лозунги, шло несколько комсомольцев с зажженными факелами. Они скандировали лозунги, а безбожники орали «долой!» Горящие факелы, исступленные лица и безбожный маскарад производили среди темной ночи жуткую, но в то же время символически верную картину царства Антихриста. Банда пыталась проникнуть в ограду, но из толпы молящихся отделилась группа крестьян, и через минуту факелы валялись на земле, а ночь огласилась воплями разбегающихся безбожников. Вскоре на площади воцарилась тишина, и только в окошке церкви мерцал огонек — свет в темной ночи.

В 1929 году мне посчастливилось быть в Ростове свидетелем вспышки гнева на почве оскорбленного религиозного и национального чувства. В Белом соборе происходило «изъятие ценностей». Время было утреннее, народу на громадном базаре вокруг собора было много. Внезапно из конца в конец пронеслось: «Грабят церковь!» Торговки оставили свои места, крестьяне — свои подводы, и тысячная толпа хлынула к собору. А там произошло следующее: отряд, пришедший для официального грабежа, возглавлял молодой комиссар. Он вошел в храм в фуражке, с папиросой в зубах и стал презрительно плевать вокруг. Толпа бы его растерзала, если бы не священники, спасшие дрожащего «героя».

Власть отбирала ценности под видом помощи голодающим. В эти годы и родилась известная поговорка «в пользу голодающих», означавшая обман и пустые обещания. Ценности пошли на Коминтерн и другие преступные мероприятия большевиков.