Воспоминания корниловца: 1914-1934

У закона об исключительном праве женщины распоряжаться своей беременностью, кроме морально-этической стороны, была и другая — ослабление русского народа. Процент его прироста, как и прироста южных и восточных славянских народов, был намного выше, чем у народов Запада. Всероссийская эпидемия абортов оказала враждебным России силам немалую помощь.

Остановлюсь на цифрах, которыми располагаю, поскольку правдивой статистики при большевиках не существовало. Цифры, приводящие в восторг наивных интеллигентов и политиков на Западе, — подделка, служащая агитации, или подгонка под речи вождей, называвших фальшивые цифры. Читая эти данные, мы говорили: «Вот будут смеяться на Западе! Наши умники, очевидно, уверены, что там дураки сидят». К сожалению, ошибались мы, а в выигрыше оказывались «наши умники». На Западе коммунистической лжи очень многие верили.

Я уверен, что знаю условия, по крайней мере, в десяти районах СССР, где бывал, работал или о которых рассказывали коллеги-врачи. Но ограничусь собственной практикой в Приморско-Ахтарском районе, население которого в 1927–1930 годах составляло не более 30 000 человек.

Производство абортов разрешалось только в больничной обстановке после прохождения абортной комиссии. Комиссию не проходили те, кто был в состоянии внести определенную плату. В годы коллективизации такая возможность была в основном у жен ответработников (они обычно от платы уклонялись), так что большинство женщин проходило комиссию. На ней председательствовала представительница женотдела райкома. Представительницы сель- или стансовета проверяли женщин с социальной и имущественной точек зрения. Врач входил в комиссию как эксперт: он должен был определить беременность и установить медицинские противопоказания.

Беднякам и работницам разрешался бесплатный аборт. Другие платили в зависимости от своей зарплаты. С крестьян, пока они обладали собственностью, — с окладного листа. С жен лишенцев, кулаков и высланных, то есть людей ограбленных и нищих, брали самую высокую плату.

Жен материально обеспеченных, бездетных или имеющих только одного ребенка комиссия старалась от аборта отговорить, но почти всегда безуспешно: женщины хорошо знали, что по закону им отказать не могут. Можно было только ставить техническое препятствие, сказать, что в больнице сейчас нет мест, или указать на несуществующие на самом деле противопоказания. Но все это было пустой затеей: женщины уходили к акушеркам, делавшим аборты нелегально, или к знахаркам, или сама вызывала кровотечение.

Какие мотивы преобладали у женщин, не желавших иметь детей? До начала коллективизации можно было услышать:

— Муж не желает…

— Муж бросил…

— На что мне дети? Я работаю, кто будет с ними возиться?

— Нет мужа.

— Не захотел жениться.

— Сегодня он здесь, а завтра его след простыл!

Эти молодые женщины, в особенности работницы, мелкие служащие, батрачки, зарегистрированные в ЗАГСе, даже не производили впечатления замужних — таким ничтожным казался советский брак. Даже у коммунисток или активисток, членов комиссии, невольно вырывалась фраза:

— Как же, говорите, бросил? Ведь вы же в церкви венчались?

После того как началась коллективизация, причиной стали нужда, голод, неуверенность в завтрашнем дне. Отказов в абортах больше не было. Люди едва держались на ногах. А сколько их лежало на земле, истощенных голодом до предела, ожидая очереди в комиссию?! Немало женщин умирало после абортов…

Сколько же было абортов в нашем районе за четыре года? С октября 1927 по сентябрь 1931 года я, согласно записям в операционном журнале, произвел 714 абортов. Второй врач — больше девятисот (одно время я по совместительству работал санитарным врачом и абортов не делал). Довольно часто мы давали возможность «набить руку» врачам амбулатории, довольные, что кто-то хотя бы на время освобождает нас от этой отвратительной работы. Каждый год к нам на практику приезжало по четыре студента, каждый делал не менее десяти абортов, которые записывались на его имя.

В станице были две пожилые опытные акушерки, делавшие большое количество абортов нелегально. Мы об их практике имели точные сведения, но ничего против этого не предпринимали, поскольку работали они не хуже врачей. К ним обращалось немало женщин, не желавших, чтобы об аборте стало известно «всему свету», боявшихся пропустить сроки, поскольку места в больнице надо было ожидать долго.

Об одной из акушерок, жившей исключительно за счет абортов, у меня были довольно точные сведения. Она делала как минимум один аборт в день, хотя вернее было бы назвать большую цифру. У второй акушерки пациенток было еще больше. Исключим выходные дни и ограничимся тремя сотнями абортов в год на каждую. В районе нелегально производили аборты фельдшера, акушерки, амбулаторные врачи. Не менее пятисот абортов делали знахарки и сами забеременевшие женщины, но и здесь точных данных у меня нет. Однако общую, повторяю, самую минимальную, цифру подсчитать нетрудно.