В члены сель- или стансоветов назначали и представителей трудовой интеллигенции: врача, агронома и учителя. Благодаря моей популярности среди населения, а может быть, еще и для того, чтобы подчеркнуть свой интернационализм, поскольку я был иностранным подданным, выбрали и меня. В начале коллективизации я был этим даже доволен: видел происходившее собственными глазами, мог лучше изучить и запомнить практику коммунизма.
Был дождливый осенний день. Я получил повестку явиться в обязательном порядке в совет. Когда все собрались, предсовета объявил, что в помещении клуба состоится заседание совместно с комитетом бедноты и красными партизанами. Мы пошли туда вместе с предстансовета, бывшим фельдшером.
— Да, сегодня исторический день… С сегодняшнего дня только и начинается по-настоящему строительство социализма!
На улице стояли большие лужи, которые приходилось обходить. Было тяжело на душе. Что еще будет?
В помещении, рассчитанном на 500 человек, собрались все члены стансовета, беднота, активисты, несколько десятков красных партизан — всего человек двести. Руководил собранием присланный из «края» коммунист, рабочий, уполномоченный по проведению коллективизации нашего района.
Нам раздали брошюры, в которых был напечатан Устав сельскохозяйственной артели. Так назывались вначале колхозы. Там было сказано, что это переходная стадия между частной собственностью и конечной формой социалистического общества — коммуной, что крестьяне входят в артель со всем своим имуществом, которое оценивается и записывается в приход новому члену. Урожай поступает производителю после предварительных отчислений в указанных процентах: в инвалидный фонд, в неприкосновенный запас колхоза, в культфонд, в фонд обороны, на страхование и целый ряд других отчислений, в общей сложности 35 %. Члены сельхозартели выбирают совет, который выделяет из своей среды правление, ведающее всеми делами. Правление имеет право исключать из артели за проступки общественного характера с последующими санкциями совета. Все члены сельхозартели делятся на бригады, возглавляемые бригадиром. Все межи уничтожаются, из всей земли создается единый массив.
После оглашения Устава выступил присланный из Москвы в качестве председателя правления вновь образованного колхоза-гиганта «двадцатипятитысячник» — рабочий, коммунист из Донбасса. Для проведения коллективизации на посты председателей правлений партия выбрала 25 000 испытанных коммунистов, разослав их по всему СССР.
Сначала он рассказал свою биографию, подчеркнув, что с группой демобилизованных красноармейцев трижды пытался создавать небольшие показательные коммуны на Украине и в Белоруссии, но неудачно. Потом он говорил об обязательствах колхозника. Никогда не забуду жуткого, леденящего впечатления от его слов:
— Кого исключат из колхоза, тот нигде не сможет найти работу, потому что другой колхоз без справки о причине ухода из колхоза не примет его. И ни один завод не примет его. Торговать он не сможет, потому что частная торговля упразднена, на железной дороге его арестуют, если у него не будет командировочной справки от колхоза. Значит, судьба колхозника в руках колхоза.
Впечатление от его речи было большое. Всем, даже «авангарду» станицы, стало ясно, в чьих руках судьба колхозника. И название колхоза-гиганта было уже предрешено в райкоме: «колхоз имени Фридриха Энгельса».
Народ в недоумении. «Это что за чудило?» — шепчут позади меня.
Выступил пожилой матрос Микита, вечно больной, завсегдатай врачебных комиссий, один из множества появившихся в те годы «советских юродивых», под видом чудаков критиковавших деятельность власти, а то и саму власть. Ему, как бывшему красному партизану, с ворохом справок от невропатологов, из которых он больше всего любил справку с диагнозом «психастения» — «псих» ни за что не отвечает — сходили с рук выступления, за которые другим пришлось бы плохо. Он спрашивает на смеси русского с украинским, бывшей в обиходе в станице:
— Як вы казали? Генгельс? Чи Генцес? Хвердинанд? А хто вин такий?
Председатель, снисходительно улыбаясь, в нескольких словах объясняет значение этого имени для коммуниста.
— Я так и думав, шо це якись важный, зробивший дуже богато за совицку власть. Но нам буде дуже тяжко выговаривать то слово, бо хвамилия якась навроде германска, иностранная. Дайте нам шо-нибудь наше, там красное чи червоное, шоб народу понятно.
Народ одобрительно смеется, многие кричат: «Правильно!» Тут с огненной речью выступает двадцатипятитысячник:
— Стыдно советскому гражданину не знать имени человека, являющегося одним из основоположников коммунизма!.. Разве вы не видели его на картинах вместе с Карлом Марксом?… Мы должны знать наших вождей! Странно слушать от красного партизана «дайте нам что-нибудь русское»!.. Мы нерусские, у нас нет отечества, мы являемся интернационалистами, мы являемся гражданами всемирной революции и всемирного Союза Советских Социалистических Республик! А товарищ Энгельс — один из вождей нашего Интернационала!