Воспоминания корниловца (1914-1934)

Год, прожитый в Пархаре, — одно из наиболее интересных воспоминаний. Этот район начинается у Чубека, где Пяндж вырывается из гор и несется пятьдесят километров по широкой долине, которая кончается там, где к реке подходят скалы небольшого хребта Каратау, где еще водились барсы и росли фисташковые деревья. Оттуда бывшие пациенты приносили в подарок фисташки, пряча их за пазухой: фисташки предназначались для экспорта и собирать их было запрещено.

По договору между СССР и Афганистаном государственная граница проходила по главному руслу Пянджа. Но Пяндж это мало интересовало, он то и дело менял русло, и долина теоретически оказывалась то в СССР, то в Афганистане. Чтобы удержать за собой этот кусок земли и не дать реке воли, возле Чубека большевики “городили” полуторакилометровую дамбу, но Пяндж, во время таяния горных снегов без труда ворочавший громадные камни, ее то и дело сносил. Дамбу строили по-советски, наваливая камни и мешки с песком, и только в 1933 году затратили на нее восемь миллионов рублей, восстанавливая в третий и четвертый раз.

В августе к нам из Сталинабада явился некто, выдававший себя за специалиста по малярийным комарам из Наркомздрава. Задав ему несколько вопросов, я убедился, что комары тут ни при чем. Все стало понятно: органы спохватились, и особист явился проверить, чем занимается у самой государственной границы иностранный подданный, хлопочущий о выезде из СССР и недавно проводивший своего родственника (так считало ГПУ) в Италию.

Посещение это могло иметь фатальные последствия. На наше счастье, в эти дни высоко в горах таял снег, Пяндж вздулся, в очередной раз снес дамбу и свернул в нежелательное для советской власти русло. Я прибежал из больницы и, изображая сильное волнение, прошептал: “Мы в Афганистане!” Специалист заметался и кинулся на наш погранпункт. Через несколько часов на равнине вблизи Пархара приземлились два самолета, одноместный с пулеметом и двухместный, в который комариный эксперт поспешно влез. Наш сын издалека наблюдал за бегством опасного гостя. Больше он, слава Богу, не появлялся.

Большевики, не пожалев средств, выторговали у Афганистана этот клочок земли. Местный народ решил, что небо и большевики в своем споре пошли на компромисс: “Аллах победил, но Афганистану деньги нужны”.

Этнографически этот район был очень разнообразен. Здесь жили оседлые узбеки, которых русские раньше называли сартами. Теперь это слово считалось оскорбительным: мне объяснили, что на местном языке оно якобы означает “желтая собака” и произошло от шапок, отороченных желтым мехом. Жили здесь таджики, оттесненные узбеками на худшие земли и в горы. Кочевали киргизы и казахи. Вблизи Пархара, окруженная зарослями, стояла юрта казаха Абди, нашего проводника на охоте, нам доверявшего: иметь огнестрельное оружие местным жителям было запрещено, но он, сопровождая нас, доставал из тайника берданку. В трех кишлаках жили арабы. Были и цыгане. Из демобилизованных красноармейцев создали колхоз, считавшийся военным резервом. Раньше в районе насчитывалось 30 000 жителей. Однако большинство из них ушло в Афганистан. Сейчас по статистике рика их было 4600, причем коренных только 500 человек.

Вдоль Пянджа тянулись обширные тростниковые и кустарниковые заросли — тугаи, где ходить было возможно только по узким тропам, которые протоптали кабаны. В тугаях перед тем, как перейти афганскую границу, скрывались целые кишлаки, и мы не раз на охоте видели их покинутые стоянки.

Полуфеодальный и полудикий Афганистан по сравнению с Советским Союзом был для людей землей обетованной. Туда уходили не только местные жители, но и сотни русских. С дамбы у Чубека, где работало до 600 человек, в большинстве украинских крестьян, ушло за эти годы несколько сотен, состав рабочих там все время менялся. Как-то оттуда ко мне в больницу явилось шесть молодых парней с загадочными улыбками, попросили хинин, йод и бинт. “Спасибо, доктор! И прощайте!” Ночью они ушли, а через день подбросили своим записку: “Тикайте, хлопцы, воды мало!” Однажды ушло восемь охотников, среди них наши хорошие знакомые, с ними женщина на шестом месяце беременности. За одну ночь ушли почти все низшие почтовые служащие, остался только заведующий и один комсомолец. Из Сарай-Комара в 50 километрах от нас ушла целая артель столяров. Из пархарской МТС ушла группа кузнецов и рабочих. Один ушел прямо из нашей больницы, захватив больничный халат. Все — крестьяне и рабочие, среди них- ни одного интеллигента. Через границы бывшей империи уходили не только крестьяне, но и рабочие, предпочитая неизвестность советской власти.