Воспоминания о академике Е. К. Федорове. «Этапы большого пути»

19 июля 1934 года мы выехали из Архангельска. Повез нас «Сибиряков», нагруженный Папаниным до отказа. Иван Дмитриевич Папанин – бывший матрос, герой гражданской войны, партийный работник. В последнее время он работал в Плановой академии, откуда его взяли в Арктику. Папанин – невероятно талантливый организатор. Он не знает слова «нет». Если для зимовки нужен тот или иной прибор – не сомневайтесь: Иван Дмитриевич достанет его хотя бы из-под земли. В Архангельск для нашей зимовки он взял столько снаряжения, что «Сибиряков» едва отчалил. Но Папанину этого было мало: он загрузил еще и ледокол «Ермак», часть снаряжения взял другой ледокол – «Малыгин».

Станция И. Д. Папанина

Предыдущая зимовка на Челюскине прошла в неблагоприятных ледовых условиях. Выгружать ледоколы было очень трудно, и зимовавшим до нас на Челюскине товарищам не удалось построить станцию как следовало.

Папанин был весьма озабочен, чтобы как можно скорее и лучше выгрузить имущество нашей зимовки. А выгружать предстояло многое: несколько домов в разобранном виде, массу инвентаря, большие запасы продовольствия – Папанин привез на Челюскин восемьсот тонн груза!

Одновременно с выгрузкой предстояло и строительство новых зданий. Серьезное дело!

И.Д. Папанин

Предполагалось, что выгрузка займет четырнадцать суток. Папанин организовал работу так, что удалось укоротить этот срок вдвое. Через семь суток мы, по воле Ивана Дмитриевича, из грузчиков превратились в строительных рабочих: таскали кирпичи, помогали плотникам, каменщикам.

Папанин успевал всюду быть. Он шутил, подбадривал, торопил. Ему хотелось построить как можно больше и лучше. И действительно, нам удалось построить в три раза больше того, что предполагалось по плану.

В домике старой зимовки жили двенадцать человек, по два человека в комнате. Работали зимовщики тут же, в жилом помещении. У гидролога, например, в комнате, где он спал, находились все анализы, аппараты и т. п. Кают-компания в старом домике была маленькая, грязная, кругом висели оборванные электрические провода, печка разрушалась. В комнате начальника станции зимой произошел небольшой пожар, поэтому он всю зиму жил без печки, температура доходила до восьми градусов ниже нуля. При таких условиях люди, которые предполагали вести большую научную работу, конечно, чувствовали себя неважно. То, что мы построили на мысе Челюскин, отличалось от старой зимовки, как небо от земли. Мы построили помещения для тридцати двух человек, но когда спустя год на зимовку приехало пятьдесят человек, то и они с комфортом разместились в наших зданиях. Комфорт, конечно, относительный. Но не забудьте, что все это – в Арктике!

Например, я с женой жил в комнате площадью в шестнадцать метров. В нашей комнате стояли две кровати и письменный стол. Освещение – электрическое. Исправная печка. Пол покрыт линолеумом. Наша лаборатория разместилась в смежной комнате (в жилой комнате мы не работали). В лаборатории – тоже электрическое освещение, светло, тепло, линолеум, все аппараты и приспособления стоят на своем месте. Условия для научной работы – превосходные. Помимо лаборатории, о которой я говорил, в трех метрах от нашего здания специально под магнитные наблюдения был отведен «особняк».

Жилой дом старой зимовки мы переделали под кухню и столовую. Получился большой обеденный зал, в нем стояло несколько столов, покрытых скатертью (как в настоящем ресторане!), здесь же стояло пианино, вывешивались стенная газета и ежедневные сводки нашего метеоролога.

Понятно, что благоприятные условия для зимовки дались нам не даром. Весь август, сентябрь, октябрь и большую часть ноября мы работали в качестве грузчиков, строителей, монтажников, уборщиков, – всех профессий и не упомнишь!

Полярная ночь

В ноябре приступили к научной работе. Но и ей предшествовало много черновых дел. Все приходилось делать самим.

С ноября все лаборатории были пущены на полный ход.

Это время совпало с началом полярной ночи. О полярной ночи рассказывают много «страшного», но, когда у человека много работы и когда работа его интересует, время идет незаметно, времени даже не хватает, и полярная ночь не тяготит. У всех нас было много работы, и никакой хандры.

Помимо обслуживания магнитного павильона, мы вели также наблюдение над полярным сиянием. Вообще-то говоря, полярное сияние – явление чрезвычайно красивое. Оно разгорается неожиданно, светит всеми красками, вырастает в изумительную цветную бурю, потом все это гаснет. Но нам с женой красоты полярного сияния доставили мало удовольствия, – время уходило на то, чтобы регистрировать, отмечать направление сияния, силу яркости и прочее. В такие дни жена то и дело вбегает в комнату и, не раздеваясь, кричит:

– Норд-ост… 30… Интенсивность 2… Постепенно угасает…

Запишет и снова бежит на мороз, потом снова возвращается в комнату. При этом, чтобы лучше наблюдать сияние, ей приходилось лазить на крышу. Правду сказать, сказочное полярное сияние скоро опротивело…