Воспоминания о будущем

Моё следующее выступление состоялось спустя два дня и проходило по стандартному распорядку. Находиться в последние дни в доме Барнсов было невыносимо – до свадьбы оставалось каких-то несколько дней, и она продолжала неотвратимо надвигаться, комментарии сэра Перси раздражали всё больше и больше, да и Анабелл не уставала напоминать мне об этом дне и о важности побега. Знакомые Барнсов тоже зачастили с утренними визитами, начали поступать предложения на чаепития, обеды и вечера – таким образом мне стало известно, что мой траур по отцу официально закончился. Сбегать из дома на репетиции и выступления становилось всё сложнее, и театр я теперь воспринимала как спасение. Обдумав и обсудив с Путешественницей дальнейшие шаги, я на следующий же день явилась в кабинет к Хогарту и напрямик изложила ему свои планы. Я не боялась честно признаться, что собираюсь сбежать со свадьбы, поскольку директор был первым человеком, кому моё замужество было совершенно невыгодно. Внимательно выслушав мою речь, он ненадолго задумался, а потом подтвердил, что раз я хочу продолжать выступать, то он может посодействовать мне с комнатой в неплохой гостинице неподалёку.

В тот день ничто не предвещало беды. На выступление я приехала вовремя несмотря на то, что в эти дни движение по лондонским улицам было затруднено – мешали поваленные деревья и сломанные ветки, преграждавшие путь не только экипажам и телегам, но и обычным пешеходам. Дождь наконец-то прекратился, но за окном вовсю царствовал холодный пронизывающий ветер, здорово портивший всем настроение. Мне же происходящее до отвращения напоминало события в моём веке, и я буквально чувствовала, как утекает меж пальцев время. Я даже отдалённо не представляла, какие шаги сейчас предпринимает ковен, чтобы найти колдуна, а спросить было не у кого – даже Майкл в эти дни не появлялся в театре, чтобы навестить Маргарет. Анабелл поддерживала связь с прочими Путешественниками, но передо мной она, разумеется, в своих действиях не отчитывалась.

В антракте я привычно отправилась на сцену. Зрители, уже знающие о новом «гвозде программы» – то бишь обо мне – никуда не расходились, а оставались на своих местах. Руки по-прежнему слегка дрожали от волнения, хотя это было не сравнить с тем полубессознательным состоянием, в котором я выступала в первый раз. Оркестр заиграл знакомое вступление, я высоко подняла голову. Свет газовых рожков всё ещё бил мне в глаза, мешая видеть, но я больше не втягивала голову в плечи, изображая гигантскую черепаху. Эх, жаль, в этом времени ещё нет видеокамер. Как бы я хотела знать, как выгляжу со стороны…

Я даже не поняла, что именно изменилось. В какой-то миг из тьмы за рампой до меня донёсся слаженный изумлённый вздох нескольких сотен зрителей, сидевших в зале. Затем мне бросилось в глаза побелевшее лицо дирижёра – мистер Скотт, не отрываясь, смотрел на меня такими глазами, словно видел зомби. Даже не поняв, что происходит, я продолжала вытягивать припев, когда меня внезапно с силой толкнули в спину. Пение резко оборвалось, превратившись в всхлип, и меня успела посетить удивлённая мысль – почему песня смолкла? Я просто не осознавала, что это был мой голос. Удар в спину был такой силы, что я не удержалась на ногах и полетела на пол. В следующую секунду с тихим шелестом что-то скользнуло сверху, меня обожгло дыханием холода, и я вскрикнула, когда одна из декораций – объёмная, изображавшая дворец царя Тесея на Пелопоннесе – придавила меня к полу, пребольно стукнув по рукам и спине. Конструкция была настолько тяжёлой, что я очень быстро убедилась, что без посторонней помощи мне не выбраться. Тогда я повернула голову и обнаружила, что по-прежнему находилась на сцене в одиночестве. В пределах видимости не было никого, кто мог бы меня толкнуть.

Раздались крики, на сцену вбежали какие-то люди и захлопотали вокруг меня, в зале зажёгся свет, громко причитала какая-то женщина… Декорацию с меня сняли усилиями нескольких человек, в числе которых были наши актёры – МакКинли, Карлтон и Мастерс, которые выбежали на сцену прямо в сценических костюмах и гриме. Хогарт выскочил следом и теперь громко извинялся перед зрителями за недоразумение и уверял их, что это лишь незначительная неприятность. Кто-то из рабочих, находившихся на колосниках и следивших за декорациями, громко клялся и божился, что это не его вина. Затем кто-то догадался закрыть занавес, отрезавший нас от зала, и продолжения представления зрители не видели.