Воспоминания о Евгении Шварце

Однажды на привале мы готовили обед, т. е. в котелке над костром варился кулеш. Случайно Варин подол оказался близко от котелка. Женя вскрикнул: «Варя варится». Юра ответил: «Женя женится». В майкопском наречии глагол «жениться» имеет и другой смысл: что-то вроде куражиться. Не уверен, что это разговор не следует выбросить. В нашей компании большим успехом пользовались страшные рассказы. Это было что-нибудь из Эдгара По или т. п., часто переделанное на свой образец. Для этого нужен был вечер. Иногда это было, когда из экскурсии в горы возвращались на мажаре из ст. Хамышки домой в Майкоп. Большое участие в этих рассказах принимал Женя. <…>

О Зайченко. Я бывал там у них с Сережей (2). Самое хорошее впечатление оставляла Маруся. Я приносил скрипку, и мы играли с ней дуэты. Вся семья производила впечатление приличной семьи. Мне интересно было разговаривать с Марусей. Женя, когда бывал у Зайченко, общался со всеми. Таков был его характер. Я помню, как он прислал Тусе открытку из Анапы. Он был там как-то летом. Он писал, что в Анапе много тусиных подруг, ветряных мельниц. Они там машут крыльями, как Туся размахивает руками, когда разговаривает… (3) С нашей мамой Женя находил много тем для разговоров. Когда Юра и Женя, Женя Фрей были уже студентами, они любили в послеобеденное время вместе гулять. Женя Фрей был одноклассник Жени Шварца. Он был сыном преподавателя французского языка в нашем р. у. Семья Фреев приехала из Швейцарии. Не знаю, где родился Женя, в Швейцарии или в России. Женя производил очень хорошее впечатление своей деликатностью, тактичностью…

30.5.73

Илья Березарк Кузены

Было это давным-давно, осенью 1915 года. Поступал я тогда в Московский университет на юридический факультет. Там, в канцелярии университета, я познакомился с двумя приятными молодыми людьми. Скоро я подружился с ними. Они были в ту пору очень похожи друг на друга. Их все считали родными братьями, но оказалось, что это кузены, они даже приехали в Москву из разных городов. Но студенты их называли «братья Шварц».

Старший из них, Тоня (1), был общительным, всегда каким-то радостным. Его любили. Он становился центром любого студенческого кружка. Говорил очень красиво. Был у него приятный, бархатный голос. Он любил рассуждать о жизни, об общественных задачах и особенно о философии. Он считал себя философом.

Не раз выступал на семинаре профессора Вышеславцева (2) по философии права. После его выступлений, случалось, раздавались аплодисменты, что совсем не было принято в стенах университета, особенно того времени. Впрочем, не чужд он был и искусству. Я помню его доклад о студенческом эстетическом кружке «Магические нити творчества Гофмана». Он тогда увлекался знаменитым немецким романтиком, у нас еще сравнительно малоизвестным. Но особенно серьезно он занимался философией и теорией права. Читал он очень много не только по-русски, но и на французском и немецком языках, которыми свободно владел.

Преподаватели высоко ценили его способности. Один молодой приват-доцент сказал, что Тоня в будущем станет выдающимся ученым. Он был еще только на втором курсе, но все были уверены, что его оставят при университете, неизвестно только, по какому предмету — по философии или по теории права.

Женя рядом с ним казался простоватым и скромным. Он был молчалив, и чувствовалось, что он не совсем еще акклиматизировался в университете. Многое его удивляло. Он ведь только что приехал из далекого Майкопа, тогда захолустного городка… (3). Женя терялся или, может быть, даже прятался в тени своего даровитого кузена. При этом у них была близкая дружба, и Женя обо всем советовался с ним.

Но странно… Что это — провалы памяти? Я хорошо помню обоих кузенов в Московском университете в 1915–1916 годах. А дальше наступили боевые дни революции, самые интересные дни моей студенческой жизни. Что делали кузены Шварцы в эти дни? Каковы были их политические убеждения? Хоть убей, не помню. И только много позже, в тридцатых годах, я выяснил у них, в чем было дело.

Оба кузена, как полагалось тогда студентам, выехали домой на святочные каникулы 1916 года и в Москву не вернулись. Тоня остался в Краснодаре, Женя в Майкопе. Шла война, и родители не отпустили их… (4).

У себя на родине, в Ростове, я встретился с кузенами через несколько лет. Они приехали продолжать университетское образование, но провинциальный университет с преподавателями не очень высокой квалификации (это был эвакуированный в Ростов в дни войны русский Варшавский университет) не слишком их привлекал.

Очень скоро они связали свою судьбу с работавшим тогда в нашем городе новаторским театром студийного типа, носящим название «Театральная мастерская».

Первоначально это был студенческий кружок, организованный композитором М. Гнесиным (5), человеком многообразных художественных интересов, мечтавшим о синтезе искусств.