Воспоминания о Корнее Чуковском

Но, конечно, не только эстраду он любил, встречи с учеными были ему не менее интересны. Еще в Москве он говорил, как ему хочется встретиться с Опи, который жизнь свою посвятил изучению детей, их творчеству. Опи жил за Лондоном, и в доме у него был своеобразный музей детского творчества. Свидание это состоялось, и оба были весьма довольны встречей. А Петр Петрович принес ему рукопись своего учебника русского языка, и Корней Иванович добросовестно, с интересом изучил ее и внес небольшие изменения. Работы у Корнея Ивановича в Англии хватало!

И все же выдалось воскресное утро, теплое и ласковое, когда вдруг оказалось, что мы — свободны. Никуда идти не надо, никого принимать у себя не надо. Выглянуло солнышко, совсем забывшее Англию весной 1962 года.

И мы решили прогуляться по городу.

Дорогой Корней Иванович вспоминал свою прежнюю жизнь в Лондоне, радостно узнавал улицы, памятники, парки, которых так много в Лондоне. Потихоньку бредя, мы дошли до памятника королю Георгу V. Корней Иванович остановился, удивленный.

— Как странно! — задумчиво промолвил он. — Я видел, я знал этого человека. В 1916 году он принимал нашу делегацию. Я запомнил его полнокровным, говорящим, двигающимся. И вдруг вместо живого человека мертвый камень. Памятник!..

Переговариваясь, мы двигались к Темзе в самом хорошем настроении. Солнышко пригрело, стало тепло.

Неожиданно до нас донеслась глухая барабанная дробь. Все ближе, ближе…. Мы оглянулись. По улице, растянувшись лентой, шли старики. Среди них было и немало совсем дряхлых. Впереди шествовали старики барабанщики, за ними, напрягаясь до красноты, старики трубачи дули в трубы, шли старики с палочками, шли хромая, волоча ноги, шли, молодцевато выпятив грудь, высоко подняв голову, и теплый ветер шевелил их седые волосы. Шли старики шотландские стрелки, в коротких клетчатых юбочках, гнусавя на своих волынках. А впереди шагал высокий худой старец, бодро вскидывая негнущиеся длинные ноги. Старец этот был одним из командующих войсками того времени, а старики — остатками полков, сражавшихся на войне 1914 года. Нежно звенели медали, приколотые к груди…

Не знаю, куда они шли. И зачем они шли. Но мы остановились, пораженные этим зрелищем. И величественным, и трогательным выглядело оно. Корней Иванович снял шляпу…

— Мои ровесники, — проговорил он. — Остатки моего поколения…

Мы долго молча стояли и смотрели им вслед, покуда колонна не завернула за угол. Все тише и тише барабанная дробь. Едва доносятся звуки труб и волынок… И старики скрылись из виду.

А мы пошли дальше.

* * *

Двухнедельное пребывание наше в Лондоне было прервано лишь на сутки мы слетали в Шотландию, в Эдинбург. «Британский совет», гостями которого мы были, предлагал нам поездки по стране, но Корней Иванович отказался: путешествия были бы ему не по силам. Но англичане обязательны и пунктуальны. Как-то в разговоре Корней Иванович обмолвился: «О, Эдинбург? Родина Вальтера Скотта. Интересно бы побывать там», — и нам немедленно были принесены билеты на самолет и заказаны по телефону номера в гостинице. Отказаться невозможно. Корней Иванович ворчал и стонал: ехать ему совсем не хотелось. Пылко увлеченный новыми людьми, он нисколько не желал покидать Лондон. И вначале остался довольно равнодушен к Эдинбургу. Город стоит на семи холмах, как Афины? Ну и что? Ну, средневековый замок, превращенный в музей. Хотите посмотреть, мистер Чуковский? Нисколько! Только люди и люди, вот что занимает его. Их интересы, мысли, характеры. И, раздраженный, приехав в гостиницу, объявил, что устал, хочет лечь и попытаться уснуть. Вечером лекция в университете. Снова я вытащила наш «Холодный дом», снова, наверное, в сотый раз, — начала читать с той страницы, на которой мы, пожалуй, остановились еще в Москве. Но усталый Корней Иванович вскоре засопел под одеялом, и я крадучись выскочила из номера: хоть час, да мой, и я немного побегаю по Эдинбургу.

Все было неудачно. Лекция в Эдинбургском университете собрала горсточку преподавателей, знающих русский язык. И это для Корнея Ивановича, привыкшего послушно подчинять себе громадные аудитории! Но странно было бы в далекой Шотландии, в Эдинбурге, искать знаний и интереса к русскому языку. А преподаватели оказались милыми и любезными людьми. Затаив дыхание выслушали они Корнея Ивановича и потащили нас ужинать в свою учительскую столовую. Корней Иванович оживился, разговорился, и мы просидели с ними до полуночи. Среди учителей оказался русский, в детстве живший в Куоккале, помнивший Корнея Ивановича и его семью, и они с Корнеем Ивановичем наперебой вспоминали сценки, людей из того далекого времени. А когда мы вышли на улицу, над Эдинбургом сияла роскошная, совершенно ленинградская белая ночь.