Воспоминания о монастыре

Покуда королева давала дочери наставления и Скарлатти играл на клавесине, случилось так, что Жуана Элваса забрали чинить дороги, таковы превратности случая, от коих не всегда можно уберечься, перебегает человек из-под ската крыши одного дома к другому, укрываясь от дождя, и слышит голос, Стой, это полицейский, по тону сразу понятно, и столь неожиданным был окрик, что Жуан Элвас не успел даже прикинуться древним стариком, представитель власти, правда, поколебался, увидев больше седины, чем ожидал, но в конце концов, приняв в расчет быстроту бега, решил, что сей признак существенней и тот, кто в состоянии эдак перебирать ногами, управится с лопатой и заступом. Когда Жуан Элвас вместе с прочими, кто попался на глаза полиции, добрел до места, где дорога расползалась под лужами и топями, там уже сновало множество людей, они подвозили землю и камни с тех пригорков, что посуше, работа, что называется, здесь копай, туда кидай, еще приходилось рыть канавы для стока дождевой воды, что ни работник, то перемазанное глиной пугало, чучело, привидение, скоро Жуан Элвас был под стать всем прочим, уж лучше сидел бы себе в Лиссабоне, как ни старайся, а к детству обратной дороги нет. Весь день гнули они спину, работа была тяжелая, дождь приутих, и это оказалось лучшей подмогой, потому что удалось хоть как-то утрамбовать землю, лишь бы ночью не полило снова, тогда все снова расползется. Дона Мария-Ана спала хорошо под пышным своим пуховиком, подоткнутым со всех сторон, шум дождя приятно убаюкивал ее, но при одинаковых причинах следствия могут быть разными, все зависит от случайностей, от характеров человеческих, от забот, что люди уносят с собою в постель, и случилось так, что в ушах инфанты доны Марии-Барбары далеко за полночь все еще звучала частая дробь, доносившаяся с неба, а может быть, не давали ей покоя слова, услышанные от матери. Из тех, кому пришлось поработать на дороге, одним спалось хорошо, другим скверно, все зависело от степени усталости, потому что на отсутствие крова или харчей пожаловаться нельзя было, ее королевское величество не поскупилась, дала людям и приют, и горячую пищу, оценила их труды.

Наконец рано поутру выехала королева со свитой из Вендас-Новас, часть экипажей застряла позади, некоторые были изломаны безнадежно, другие требовали длительной починки, вид у кортежа самый жалкий, обивка вымокла, позолота облезла, краска смыта, если солнце не проглянет хоть краешком, свадьба будет самой унылой из всех, когда-либо виданных. Сейчас дождя нет, но холод крепчает, так и обжигает кожу, руки растрескались, сколько ни прячь их в муфту или под плащ, речь идет о дамах, само собою, они такие иззябшие и простуженные, больно смотреть. Кортеж возглавляет дорожная команда, работники едут на повозках, в которые впряжены волы, и, когда дорога оказывается расползшейся, размытой или затопленной, люди слезают с повозок и приступают к работе, караван тем временем стоит, выжидает, а вокруг безрадостная картина великого буйства стихий. Из Вендас-Новас и других окрестных мест пригнали волов, не одну упряжку, не две, а десятки, дабы выволакивать из грязи коляски, кареты, повозки, без конца увязавшие, так и проходило время, выпрягали мулов и лошадей, впрягали волов, погоняли, выпрягали волов, впрягали мулов и лошадей, и все это в превеликом гаме и мельканье бичей, а когда королевина карета увязла до самых колесных втулок и пришлось, чтобы ее вытащить, впрячь шесть пар волов, один из работников, пригнанный из своей деревни по приказу градоначальника, промолвил, словно разговаривая сам с собою, но Жуан Элвас был поблизости и расслышал, Точь-в-точь как тогда, когда везли мы в Мафру ту глыбищу. В тот миг поднатужиться пришлось волам, а люди могли передохнуть чуток, потому и спросил Жуан Элвас, О какой глыбе речь, человече, а тот в ответ, Камень был такой, величиною с дом, везли его из Перо-Пинейро в Мафру, где монастырь строится, я-то увидел этот камень, когда привезли его, помогал сгружать, в ту пору я там работал, И большой был камень, Всем камням матерь, так сказал один мой друг, он был среди тех, кто маялся при камне этом всю дорогу от самой каменоломни, друг-то мой потом воротился к себе на родину, ну и я вскорости подался к себе, больше не вытерпел. Волы, увязшие по самое брюхо, тянули без видимых усилий, словно пытались добром уговорить трясину, чтоб отпустила добычу. Наконец колеса кареты коснулись твердой земли, и огромная махина вырвалась из топи под рукоплесканья, меж тем как королева улыбалась, принцесса кивала, а инфант дон Педро, мальчоночка, с трудом скрывал досаду оттого, что нельзя ему пошлепать по грязи.