Воспоминания о монастыре

Блимунда и Балтазар вошли в кружок, составленный изваяниями. Лунный свет озаряет спереди высоченные статуи святого Висенте и святого Себастьяна, трех святых угодниц, стоящих между ними, а дальше с обеих сторон тела и лица все глубже погружаются в тень, так что в полной темноте скрываются святой Доминик и святой Игнатий, а также святой Франциск Ассизский, и если это знак того, что он уже осужден, то с ним поступили крайне несправедливо, ибо он заслуживает места на свету, подле своей святой Клары, и нечего усматривать в этом какие-то намеки на плотские сношения, а если даже так, если было, что такого, из-за этого люди не перестают быть святыми, зато святые становятся людьми. Блимунда всматривается в изваяния, некоторые узнает с первого взгляда, другие припоминает, изрядно помучившись, касательно тех не уверена, а те для нее словно запертые сундуки. Понимает, что буквы эти, эти знаки, выбитые на цоколе статуи святого Висенте, ясно объясняют умеющим читать, каково его имя. Она проводит пальцем по прямым линиям и изгибам букв, словно слепой, еще не выучившийся читать свою выпуклую азбуку, Блимунда не может спросить у статуи, Кто ты, слепой не может спросить у листа бумаги, Что на тебе написано, только Балтазар в свое время сумел ответить, Балтазар Матеус, по прозванью Семь Солнц, когда осведомилась Блимунда, Как ваше имя. В этом мире на всякий вопрос можно получить ответ, вот только время вопросов никак не наступит. Со стороны моря появилось облачко, одно-единственное в ясном небе, на долгий миг прикрыло луну. Статуи превратились в белые расплывчатые пятна, утратили контуры и черты лица, они теперь словно мраморные глыбы, еще не попавшие в руки ваятеля, не тронутые его резцом. Они перестали быть угодниками и угодницами, теперь это всего лишь первозданные сущности, не могут подать голос, даже то подобие голоса, что дается внешним рисунком, их очертания так же первозданны, так же расплывчаты, как очертания мужчины и женщины, что растворились среди них в темноте, но эти-то не из мрамора, они просто живая плоть, а нам известно, ничто не сливается с тьмою земли теснее, чем тело человеческое. Под медленно плывущей большой тучей отчетливее проступили огни костров, что скрашивали бдение часовых. Вдалеке виднелся смутно остров Мадейра, распластавшийся по земле всею своей массой, словно уснувший дракон, дышащий, как сорок тысяч кузнечных мехов, ибо столько людей там спит, да еще горемыки в лазаретах, где нет ни одной свободной койки, разве что лазаретные служители уберут труп, у этого утроба лопнула, у этого опухоль была, этот кровью харкал, у этого удар был, параличом его разбило, а второй удар его доконал. Туча уплыла в глубь полей, неудачно сказано, уплыла вглубь, туда, где начинаются поля, хотя поди знай, что происходит с тучей, когда отводим мы от нее взгляд либо когда прячется она вон за ту гору, может, и впрямь забирается в глубь полей, а то опускается на поля, оплодотворяя их, кто разгадает тайны ее жизни и необычайные дарованные ей свойства, Идем домой, Блимунда, сказал Балтазар.