Воспоминания о настоящем

— Они считают, что, если экспертная система, или нейросеть, слепленная из навыков таксиста в состоянии прогнозировать до десятого порядка, то для тридцатого нужна всего лишь модель предпочтений его обеспечивающая. Чуть более сложная, чуть более полная, но все — таки, та — же модель.

— Скажите мне, молодой человек, с какой скоростью вот тот урод на Феррари поедет после того как трафарет перестанет цепляться ему за колеса? –

Смит с видом оскорбленной невинности пожал плечами.

— Сто восемьдесят… Двести, если не прыгнет…

— Он перешел бы на сверхзвук! — Рявкнул профессор.

— Если бы за трафаретом был трамплин, он обязательно перешел бы на сверхзвук! Вот тот, на, новой Тойоте, идет без вязкости! Идет на одном поле! Он, скорее всего даже выключил двигатель! Он экономит! Он идет на средства Комитета. А все для чего? А все для того, чтобы не поцарапать лак! Эта машина последняя в его жизни! Ему больше пятидесяти и никто не даст ему новых кредитов на то, чтобы приобрести, что ни будь более солидное! Но, кто об этом знает, Смит? Кто? — Смит отвернулся к окну. За тонированным стеклом мелькали дома. Переплетения автотрасс. Путаница пешеходных уровней. Узлы и развязки дорожек для низкоскоростных электромобилей. По каждой из них катился, сбивался в буруны, водовороты, застревал в пробках и ускорялся на стремнинах однородно пестрый поток людей и авто.

Смит склонил голову на грудь. Похоже, было на то, что Город отторгал его. Это можно было почувствовать еще годы назад. Он не ощущал себя здесь своим. Здесь нужно быть акулой. Бойцом. А он скорее шахматист. Логик, причем не очень одаренный. И эта вечная гордыня… Заставляющая пройти мимо оброненной монетки. Отказаться от высокооплачиваемой работы потому, что она была бы не очень престижной и не давала ему ощущения своей значительности.

Смит привык, постоянно находится в ожидании успеха. Это было его обычным состоянием. Успех был всегда, где то чуть-чуть впереди. И как этот успех наступал, Смит начинал чувствовать себя неуютно. Он плохо спал. В попытке его закрепить делал кучу ошибок, и разозленная Судьба тащила его если не на дно, то на ту одну из самых низких ступенек с которой видно, что следующая ступенька — вверх.

— Ты что? Уснул?! — Профессор снял шлем и теперь смотрел через стекло, разделяющее салон. Смит не ответил. Он почти обрел то состояние души, к которому привык. Он уже понял, что Челленджер вытрясет из него эти деньги. Но ничего более страшного — случится, уже не могло.

Просто он вернется опять туда откуда видно, что впереди успех.

— Так вот! — Продолжал излияния Челленджер.

— Никакая модель не сможет спрогнозировать поведение этих придурков на дороге, если не будет рождена, воспитана, выучена самой их популяцией! Она должна быть одним из них и никак иначе! Причем, она должна быть одним из них всегда! Меняется мода. Меняются мощности, скорости, маневренность! Никакая статичная модель не сможет дать прогнозов тридцатого порядка достоверности. Никакая электроника не сможет прогнозировать хаос! Это сможет лишь человек! Его интуиция, его ощущение дороги, его знание характеров, его модель предпочтений! — Профессор постучал себя по кучерявому виску детским пальчиком.

Голый подбородок ему явно не шел, борода добавляла хоть какой — то солидности, социального веса. Теперь он выглядел как подросток, болеющий водянкой. Последнее заявление Смита заинтересовало. Все — таки пилот профессора Пик прошел более чем красиво.

— Профессор! — Окрикнул он своего странного оппонента.

— Так как же вы смогли перенести модель предпочтений отсюда? — Он постучал себя по лбу.

— Туда. — Кивнул на приборную панель.

— А я и не переносил! — Захрюкал Челленджер. — Самое трудное в создании пилота с тридцатым порядком достоверности прогнозирования, молодой человек, — это просидеть в багажнике Мерседеса, свернувшись кренделем, как новорожденный почти сутки и выбраться потом обратно!

Профессор продолжал заливаться жизнерадостным смехом, нашаривая шлем, поскольку трафаретная зона заканчивалась через три мили, и нужно было снова переходить на ручное управление.

Он еще раз всхлипнул, вытер набежавшие слезы и влез головой в блестящую пластиковую скорлупу.

Смит молчал. В душе, что — то шевелилось. Странное, мутное, серое, скользкое, но теплое и гладкое, обещающе уже не успех, обещающее избавление.

От всего. Навсегда. Он в щекочущем сердце предчувствии запрокинул голову. Его тренированная неудачами интуиция, его замечательная модель предпочтений имела достоверность более высокую, чем пилот профессора Челленджера.

Уил Смит через прозрачный верх пассажирского отсека увидел синие вертолеты с желтыми опознавательными знаками Комитета на бортах. Они заходили аккуратным боевым строем, шевеля прицельными турелями.

Смит собрал складками лоб. Эксперты не могли работать без прикрытия. Хитрый прищур Тимоти. — Поздравляю! — Этот дружеский удар в плечо.

Смит вывернул локоть, и прищурился на рукав. Едва заметная блестка передатчика через секунду оказалась у него на ладони. Он осторожно взял его двумя пальцами и поднес к глазам.