Человек, немало колесивший по миру, Н. П. Шмелёв не потерял способности удивляться, ценить красоту, радоваться забавным случаям. Так, однажды в Италии, в городе Бари, где тогда готовилось открытие русской православной церкви и ожидался приезд Д. А. Медведева, во время вечерней прогулки по бульварам Николай Петрович искренне веселился и с удовольствием фотографировался в обнимку с памятником сербскому генералу Никола Петровичу.
Перед глазами возникают картинки, когда он бросает монетки в фонтан де Треви, любуется развалинами древних Афин, сидит в президиуме очередной научной конференции, заразительно смеется за ужином с друзьями.
Скоро год, как нет с нами Николая Петровича Шмелёва. Он ушел безвременно и несправедливо, а мы остались, не всегда сумевши полностью оценить величину его мощного таланта, открывая до сих пор что-то новое, перелистывая его книги, пересматривая фотографии. Однако человек жив, пока его помнят, а помнить Н. П. Шмелёва мы все будем долго.
Вечная ему память!
Беседы без редактуры
С Николаем Петровичем мы познакомились в 1993 г., он в то время достаточно часто выступал в разных вузах Москвы, так сказать, с послесловием к гремевшим «Авансам и долгам». Я тогда училась в докторантуре МГУ и пришла на одну из таких встреч. Так более чем 20 лет назад, в конце солнечного марта 1993 г. началось мое знакомство с Николаем Петровичем Шмелёвым.
Наша первая неторопливая беседа уже не в Главном здании МГУ, а на Моховой, в Институте Европы, состоялась 31 марта 1993 г. Точную дату, к сожалению, помню не я, ее помнит экземпляр книги Николая Петровича «Спектакль в честь господина первого министра» с дарственной надписью, сделанной его рукой. Горжусь, что в моей домашней библиотеке 11 книг художественной прозы Н. Шмелёва в разных изданиях. Последнюю, мини-формата, он издал в 2012 г.
В ту встречу на Моховой Николай Петрович рассказал, что пришел в Институт Европы из Института США и Канады совсем недавно. Услышала тогда: «Я доволен. На Моховой я начинал студентом МГУ, сюда и вернулся».
За эти двадцать лет беседовал Николай Петрович со мной о разном, и за исключением долгих летних отпусков велись наши разговоры, пожалуй, не реже чем раз в месяц. Была некая потребность в этих беседах, в их, говоря словами Николая Петровича, «нередактируемой тональности». Такой стиль все же весьма своеобразен. Пожалуй, два-три раза за все это время пришлось услышать нечто, показавшееся поначалу обидным, однако сейчас это вспоминается как правдивая констатация происходившего. Да и самой те же два-три раза пришлось зайти в кабинет Николая Петровича и извиниться за сказанное сгоряча. Но согласитесь, что за двадцать лет общения со старшим коллегой, Учителем, а последние более чем десяток лет и директором, это бесконечно малые величины.
И когда сейчас, грустя об ушедшем навсегда человеке, пытаешься воссоздать из многогранника воспоминаний целостную картину, прежде всего задаешь себе вопрос: «А о чем же говорили больше всего?» И отвечаешь: о жизни и об искусстве.
Присутствовали в этих беседах «о приватной сфере» (такое сочетание Николай Петрович употреблял частенько) и те афоризмы, которые тоже подсвечивают яркими огоньками разные грани таланта Н. П. Шмелёва, причем не только творческого, но и человеческого.
Он никогда не был «ура-оптимистом», скорее даже наоборот, но все же некая искра добра по отношению к человечеству в целом частенько проскальзывала в любимых его выражениях, которые сегодня вполне можно назвать афоризмами от Шмелёва.
Студентам своим я часто пересказываю анекдот, который несколько раз по разным поводам слышала от Николая Петровича и который в молодежной аудитории до сих пор пользуется неизменной популярностью. Вот он. Лекция в сельском клубе о международном положении. Закончив, лектор обращается к залу: «Есть ли вопросы?» Руку поднимает дедушка из последнего ряда: «Товарищ лектор, есть такие конфеты, подушечки называются. Так вот как туда повидло попадает?»
И в продолжение темы. Запомнились слова Николая Петровича: «Уж если мы начнем ругать власть, то это — надолго». Или почти универсальные формулы: «Люди есть люди, и нельзя их за это осуждать», «Здоровье? Соответственно возрасту», «Женщин во власти не люблю. Была одна достойная, так ведь и та — немка. Екатерина Вторая».
Совсем невеселое: «Господи, укрепи меня в моем неверии». Конечно, к самому Николаю Петровичу эти слова не относились. Человек, дважды прочитавший Библию (хотя и трижды «Капитал» Маркса), не мог считать, что мир устроен примитивно материалистически. «Когда уж совсем плохо, все мы вспоминаем о Боге», — это тоже слова Николая Петровича.