Воспоминания о П. И. Чайковском

Я уже упоминал, что внешний вид П.И. производил весьма выгодное впечатление, но нельзя было сказать того же о его костюме. Он приехал в Москву в необыкновенно старой енотовой шубе, которую дал ему А. Н. Апухтин, употреблявший ее в деревенских поездках; сюртук и прочие принадлежности костюма гармонировали с шубой, так что в общем новый преподаватель был одет не только скромно, но просто очень бедно, что, впрочем, не помешало ему произвести прекрасное впечатление на учащихся при своем появлении в классах: в фигуре и манерах его было столько изящества, что оно с избытком покрывало недочеты костюма. Однако Н. Г. Рубинштейн нашел, что новому преподавателю не мешает приобрести новый сюртук и предложил было ему кредит своего портного, но потом вспомнил, что Генрих Венявский, всегда останавливавшийся у Рубинштейна при своих приездах в Москву, забыл, у него в последний раз сюртук, почти новый; так как прошла уже годичная давность, то сюртук поступил во владение П.И. и таким образом расхода на этот предмет можно было избежать. Правда, Венявский был значительно выше П.И. и толще, так что сюртук был не совсем впору, но молодой композитор этим не стеснялся и носил его с таким гордым достоинством, как будто это было платье от лучшего портного. В преподавании гармонии П. И. ввел коренные изменения. Н. Г. Рубинштейн руководствовался книжкой своего учителя Дена, в которой все излагалось в виде примеров на цифрованном басе; сверх того, книжка имела то неудобство, что была на немецком языке, многим из учащихся недоступном. П.И. гармонию проходил у Н. И. Зарембы, который преподавал по системе своего учителя, известного теоретика А. Б. Маркса, приводившего все к гармонизации данного верхнего голоса. Не рискуя с самого начала применять какое-нибудь самостоятельные приемы преподавания, П.И. следовал неуклонно системе, по которой сам учился; впоследствии он изменил свой взгляд на этот предмет и почти половину курса гармонии пользовался упражнениями на цифрованном басе. Учащиеся очень скоро оценили и полюбили своего молодого преподавателя, умеющего объяснять все живо и хорошо, а кроме того бывшего безукоризненно добросовестным и аккуратным в своих занятиях. Сам П.И. всегда считал себя плохим педагогом, но в этом отношении он был несправедлив. Он не имел, правда, никакой склонности к учительству, занимался этим делом скрепя сердце, как наиболее удобным трудом для приобретения средств к существованию, но безукоризненная добросовестность, ум и знание дела поневоле заставили его быть хорошим преподавателем, в особенности для учеников более талантливых, с которыми он мог объясняться прямо примерами из богатого запаса своей музыкальной памяти.

Немедленно по приезде П.И. в Москву, Н.Г. Рубинштейн предложил ему написать что-нибудь для исполнения в одном из концертов музыкального Общества; предложение это вполне соответствовало желаниям самого композитора, и он немедленно принялся за работу. Квартира Н.Г. Рубинштейна имела то неудобство, что рядом помещался фортепианный класс и долетавшая оттуда музыка была большой помехой, не говоря о времени, когда упражнялся на скрипке Шрадик. Были, конечно, и свободные часы, но сравнительно немного, а работать поздно вечером П. И. никогда не любил и прибегал к этому средству в самых крайних случаях спешной работы. Нужда, как говорят, научит калачи есть, научила она и П.И. находить удобное для занятий композицией место и притом место в высшей степени оригинальное. Тогда существовал против манежа на Неглинной трактир «Великобритания», бывший в 50-х годах главным местом студенческих собраний, потому что он был ближе всех в помещениям казеннокоштных студентов университета, проводивших в этом трактире едва ли не все свое свободное время. В 1866 году казенных квартир для студентов уже не существовало, обитатели их разбрелись по всему городу, и прежний характер «Великобритании» утратился. В том же доме и теперь есть трактир, но он помещается внизу, а прежний был в верхнем этаже; по вечерам там было шумно и многолюдно, но утром обыкновенно посетители отсутствовали, кроме, разве, нескольких студентов, игравших на бильярде; остальные залы, довольно большие и высокие, бывали почти пусты. В этих залах, сидя за чаем, с карандашом и нотной бумагой в руках, молодой композитор набросал эскизы нескольких из своих первых сочинений; вследствие малого числа посетителей трактирный орган молчал, что имело особенную привлекательность для музыканта, убегавшего от музыки из своей квартиры.