Воспоминания о передвижниках

   -- Держит вот меня болезнь, а пора бы уже давно в деревню. Теперь там хорошо. Жаль, что упустил тягу. Ничего, и ранняя зелень хороша... тонкая-тонкая, с розовыми и фиолетовыми полутонами. Необыкновенная деликатность. Необходимо прежде всего почувствовать эту мелодию. Вот из молодых у вас к ней прислушивается Бялыницкий-Бируля. Пусть поют все молодыми голосами этот гимн природы. Может, иначе, чем мы, -- радостнее. А я тоже, как только подымусь, -- сейчас туда, под солнце, к избам, к ярким полоскам озимей. Хорошо, ведь, право же, хорошо!

   Он так говорил, а видно было, что у изголовья его, как в портрете Беклина, та неизбежная гостья играет уже на одной струне свою грустную мелодию...

   Распрощался я с чувством, что навсегда. Прошел через пустую гостиную. В раскрытое окно лился весенний свет, пахли расставленные на подоконниках гиацинты, на стенах -- картины в изящных рамах, а на трюмо -- дамская шляпа и длинные лайковые перчатки...

   В начале лета ехал я на юг и проездом через Новочеркасск решил остановиться от поезда до поезда, чтобы повидать Часовникова. Час был дообеденный, думал застать его в училище, которое было за городом. На извозчике подымаюсь в гору по улице пустынного, сонного города. Жара нестерпимая, сушь и пыль. Извозчик жалуется: "С весны ни одного дождя, что поделаешь?"

   Вдруг, откуда ни взялась, рыжая малая тучка. Круглилась, круглилась и разразилась настоящим ливнем, а гром, казалось, разрывался над самой головой.

   Весь мокрый подъехал я к училищу и вскочил в подъезд. Обращаюсь к сторожу:

   -- Как мне повидать Василия Васильевича?

   Степенный старик, посмотрев на меня через очки, переспросил:

   -- Василия Васильевича? -- и многозначительно добавил: -- Такого уже нет.

   -- Неужели, -- говорю, -- умер?

   -- Нет, не умерли, но у них другое имя.

   -- Как так? Ничего не понимаю.

   -- А так, что они давно уже ушедши в Соловецкий монастырь и переменили свое имя в пострижении.

   Я содрогнулся. В детстве пришлось мне видеть труп удавленника. Синее лицо с выпученными глазами произвело на меня потрясающее впечатление, и долго призрак его пугал мое воображение. И сейчас я точно увидел этот страшный призрак самоубийцы, и мне захотелось скорее бежать от него, уехать из этого города.

   Тем же извозчиком поехал обратно на вокзал. Я старался свои мысли направить на что-либо другое, и тогда в воображении моем вставала квартира Левитана с гиацинтами на подоконниках, цветущей сиренью во дворе, блестящий паркет, рояль, дамская шляпка -- и тут же вырастала фигура Часовникова, бьющегося в покаянии головой о каменные монастырские плиты.

   То вдруг чувствовал устремленный на меня глубокий, тихий и грустный взор Левитана, который сменялся воспаленными глазами Часовникова. Чудилась сладостно щемящая мелодия, переходившая потом в покаянный вопль отчаяния. Что со мной? Не заболел ли?

   До поезда еще оставалось много времени, и я остановил извозчика у писчебумажного магазина. Вхожу и сажусь.

   -- Что вам будет угодно? -- спрашивает продавец старообрядческого вида с длинной узкой бородой.

   -- Пока ничего, дайте посидеть.

   -- Так вы, вероятно, хотите посмотреть на эти вещи? -- говорит продавец, показывая на стены.

   На стенах я увидел этюды Часовникова.

   -- Зачем это у вас? -- спрашиваю хозяина.

   -- А вот после Василия Васильевича это его единственное оставшееся имущество поступило в распродажу, но спрос, видите ли, небольшой. Необразованность, и какой кому здесь интерес? Больше военные, которые, чтобы выпить или поиграть в карты. Можно сказать, даже земства в области не завели.

   Видимо, покупателей заходило в магазин мало, и хозяин рад был поболтать от скуки.

   Я этим воспользовался и стал расспрашивать его о Часовникове. Он говорил:

   -- Истинно сказать -- Василий Васильевич был человек особенный: искатель правильной жизни. Его хозяйка говорила: живет, как угодник, хоть нет того, чтобы перекреститься, нет того, чтоб помолиться, в церковь никогда не заглядывает. Книги читал да с мастерами возился, кое-что разъяснял им. Начальство начало за ним присматривать, а у него и двери всегда настежь, и ничего в квартире не найдете. Так вот -- искал, он искал, озирался кругом и ничего не нашел для себя потребного. Не справился с собой и отдал свою душу другим в распоряжение, на себя как бы, в некотором смысле, руки наложил. Вот как я это дело понимаю.

   Когда я возвратился в Москву, Левитана уже не стало. Мне рассказывали, как его хоронили, какие говорили речи, с какими поэтами сравнивали и сколько венков и цветов было на его могиле.

   Невольно я спросил: "Не знает ли кто, что стало с Часовниковым?" -- "Как, вы не читали в газетах? -- ответил один из его школьных товарищей. -- Он уехал миссионером в Китай и там погиб этим летом во время боксерского восстания".

Примечания

Примечания составлены Г. К. Буровой

Левитан Исаак Ильич