Воспоминания о передвижниках

   При оценке произведений других художников у него являлась какая-то ироническая снисходительность. "Прекрасно, прекрасно!" -- твердил он, проходя перед рядом картин, не имеющих художественного значения. Словом "прекрасно" определил работу одного экспоната -- карандашный рисунок-портрет, и, когда узнал, что за эту работу ни один из товарищей не дал голоса, страшно рассердился, грозил снять свои вещи, если рисунок экспонента не будет принят. Сделали перебаллотировку, но не прибавилось ни одного голоса.

   На другой день, явившись на выставку, Репин первым делом спрашивает о портрете.

   -- Опять провалили, -- отвечают ему.

   -- И прекрасно сделали, -- неожиданно для всех добавил Илья Ефимович. -- Портрет, очевидно, сделан по фотографии, туда ему и дорога!

   Трудно было добиться от Репина твердого, критического отношения, строгого анализа художественного произведения, но когда он начинал разбирать картину со стороны выполнения, мастерства -- сказывалось его огромное знание формы, живописи, и на месте "прекрасного" часто не оставалось ничего хорошего.

   Л. П. поставил на выставку картину, изображавшую мещанскую пирушку на рассвете. Картина была приобретена для музея Академии художеств.

   -- Прекрасно, прекрасно, -- хвалил Репин. -- Свежо, борьба рассвета со светом от лампы.

   Но Л. П. не удовлетворился одной похвалой и просил указать недочеты в картине. Репин сперва уклонялся, а потом стал разбирать картину по всем статьям и так, что от нее живого места не осталось, все оказалось фальшивым, условным в трактовке.

   Один раз Илья Ефимович сам расхохотался своей баллотировке. Прислана была огромная картина "Купальщицы". Увидев ее, он сразу дал свой голос с припиской: "Прекрасно". При подсчете голосов оказалось, что за картину подан только один голос: "И это мой!" -- с искренним смехом заявил Репин и не протестовал, что картину не приняли.

   Очень часто в противоречии с репинскими картинами были его рамы. Серьезная вещь, строгие формы -- легкомысленная рама, не соответствующая картине. На это указывали ему товарищи. "Скажите, пожалуйста, -- как будто соглашался Илья Ефимович. -- Действительно, в рамах мне не везет". Но рам не менял и в следующий раз присылал еще хуже.

   Где же было чутье художника во всех этих случаях? А при расширении и перестройке дачи его в Куоккала -- чего только не нагромоздил он там, сделав из дома какой-то птичник. Если здесь он не почувствовал нескладицы, отсутствия логической связи, то откуда же вытекала в его лучших вещах такая продуманность, художественная логика и красота?

   Новые формы, новая живопись картин часто ставили его в тупик, а пейзажисты-импрессионисты приводили в раздражение. Чтобы получить его голос за интересную, но по-новому написанную вещь, близкие ему товарищи брали Репина на буксир, подводили к баллотируемой картине и осторожно расхваливали ее. В большинстве случаев Ренин как бы поддавался внушению и соглашался с оценкой товарищей.

   Модернисты не любили Репина, обвиняли его в непонимании красоты, приписывали ему даже мещанство. Для них Репин был прост и груб, а красоту, которую все же они не могли исключить из его произведений, они объясняли случайностью. Репин, по их мнению, не искал красоты, а, натолкнувшись на нее случайно, умело передавал видимое. Он забрасывал в жизнь огромный невод и вытаскивал на поверхность все, что туда попадало: и ценное и мусор.

   Как и все передвижники его времени, он зарядку получал чаще всего от литературы, улавливая идеи народничества. Более слабые его товарищи тонули в публицистике, теряя самое главное в искусстве -- художественное воплощение образа; огромный талант Репина выручал его и выводил на широкий простор живописных задач. Чутьем художника он находил яркие образы для воплощения своих идей, облечь же их в живописные формы для него, огромного мастера, не представляло трудностей. Казалось так, что тенденция вытекала из его картин, а не картина из тенденций.

   Поленов удивлялся неутомимости Репина в работе и легкости, с какой он справлялся с натурой.

   Когда они в 70-х годах жили в Париже, то в кружок русских художников приходили французские литераторы и художники.

   Тогда же появилась впервые и фотография, которой художники увлекались и делали много снимков.

   Репин тоже попробовал воспользоваться аппаратом и накрыл голову сукном, но скоро бросил экспозицию.

   -- Да тут удушиться можно, -- говорил он. -- И кому в голову пришло изобретать этот аппарат, когда можно просто нарисовать портрет?

   И действительно, углем он делал рисунки-портреты, которые, как художественные произведения, вернее, правдивее передавали натуру, чем фотография.

   -- И когда мы надрывались при рисовании с натуры, -- вспоминал Поленов, -- Репину она давалась так легко, точно он играл на балалайке.

   Я застал Ренина в зените его славы. Общество, меценаты преклонялись перед ним, считали, что он может сделать все, и обращались к нему с различными заказами, от которых ему приходилось отказываться.