Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов

Здесь сражались: независимость с рабством, закон с самовластием, любовь к отечеству со слепой страстью к завоеваниям. Бывали брани народов с народами, но поверит ли потомство, чтобы просвещеннейшая часть земного шара, допустив владычествовать над собой хитрого, из мрака ничтожества изошедшего корсиканца, кровью миллионов избраннейших чад своих должна была искупить прежнюю свободу? Поверит ли потомство, что тиран, презревший все права природы и человечества, давал законы от вод Средиземного моря до берегов Бельта? Но Промысл, избравший его грозным орудием своего гнева, обратил милующий взор на страдание мира – явился ангел-искупитель в образе Александра. Победоносные дружины его, сокрушив гордые замыслы нового Аттилы, дерзнувшего посягнуть на владычество света, перенесли знамена свободы и мщения к порабощенным сынам Германа, здесь, на этих местах, судьба оружия должна была решить жребий Европы – здесь Бог правды даровал победу и торжество великодушным поборникам истины.

Кто не позавидует славе вашей, знаменитые участники этой достопамятной битвы! Кто не позавидует великой смерти воинов, погребенных на полях Лейпцига! По этой самой дороге, думал я, стремились к победе храбрые полки русских под начальством благоразумного, славою и летами отягченного Беннигсена, вправо сражался благородный Понтекорво, воскресивший в себе воинские добродетели времен рыцарских, на сей равнине великодушные саксонцы разорвали поносные узы, соединявшие их с врагом Германии… необоримое мужество подданных загладило малодушное ослепление, влево с сего отдаленного холма Александр-освободитель взирал на грозную сечу народов. Какая опасность могла устрашить русских, когда сам царь был свидетелем и участником трудов их! Кажется, что я вижу вас, храбрые сподвижники вождя царей и народов: вижу тебя, благоразумный Барклай де Толли, равно великий в счастье и несчастье, вижу пылкого Милорадовича, стяжавшего лавры на снежных высотах Альп, в знойных степях Молдавии, предтечу перунов Александра от Москвы до Эльбы, неустрашимого Раевского, соединившего с пламенной преданностью к царю и Отечеству великие чувства древних героев республики Римской,[16] храброго Витгенштейна, защитника и спасителя святого Петро-Града, Вихря-атамана посреди бурных чад тихого Дона, вижу вас, герои Малоярославца, Вязьмы, Красного.

Какой русский не простит мне невольного восторга при взгляде на памятники величия и могущества России! Дорога от Москвы до Парижа сделалась путем торжества и славы нашей! Пускай себялюбец, в котором воспитание и лестное знакомство с французскими актрисами и модными торговками возбудило презрение ко всему русскому, почитает меня невеждой: мнение людей, достойных презрения, не может быть дорого; но добрый, благородный гражданин, живущий под благодетельным скипетром Александра, незнакомый с конскрипцией, гильотиной и другими несчетными правами просвещенных французов, отдаст справедливость пламенной любви моей к Отечеству и вместе со мной принесет должную дань удивления подвигам великих сынов его.

Лейпциг, большой красивый город, сделался знаменитым рождением Лейбница, многими учеными мужами, которые украсили творениями своими немецкую словесность, и обширностью торговли. С любопытством и горестью смотрел я на стены домов, избитые нашими ядрами. Сколько несчастий претерпели бедные жители! Рядом с моей квартирой одна женщина во время сражения стояла с грудным своим сыном у окна; пролетело ядро, и невинный младенец упал мертвым к ногам отчаянной матери. Мне рассказывали много подобных случаев; сердце терзается, взирая на ужасные страдания человечества! И есть люди, которые говорят с благоговением о жестоких завоевателях! Злодей, виновный в умышлении на жизнь одного человека, подвергается поносной казни; тиран, проливающий кровь миллионов, почитается великим!