Воспоминания о России (1900-1932)

Но несколько месяцев спустя счастье улыбнулось мужу. Началось составление планов по реконструкции и развитию Перми, и были нужны знающие работники. Работа была прямо для Ники. Никогда не обучаясь этому, он имел способность к планировке зданий. Кто-то пригласил его частным образом, и работа пошла. Он не получал всех денег за проделанный труд — тот человек часть брал себе, но тем не менее это было большим подспорьем. Наш стол улучшился, но всё равно мы не могли позволить себе фрукты.

В 1930 году мы решили, что остается одно — бежать за границу. Как мы можем существовать в той окружающей нас ненависти, с бесконечными пятилетними планами, обещающими никогда не осуществляющуюся лучшую жизнь? Мы решили, поскольку я свободна, то поеду в Москву и снова свяжусь с другом Сталина — Енукидзе.

Наступил день, когда я попрощалась с Ники, детьми и няней. Я оставляла детей в хороших руках, так что не беспокоилась. Единственной моей мыслью было добиться чего-нибудь, приложить все силы, чтобы вырваться и спасти нас. Прежде чем уехать из Перми, мне пришлось пойти к дантисту. Приводя мои зубы в порядок, она попросила меня о небольшом одолжении.

— Уж раз вы едете в Москву, не будете ли вы так добры поставить за меня свечку перед чудотворной иконой Божией Матери, которая называется «Нечаянная Радость». Она находится теперь в маленькой кирпичной церкви за кремлевской стеной.

Она дала мне денег, и я, конечно, обещала выполнить ее поручение.

Как только я приехала в Москву, то сразу, не теряя времени, позвонила в Кремль и попросила аудиенции. Я говорила с самим Енукидзе, назвав ему свою девичью фамилию и объяснив, что проделала весь путь от Перми специально для встречи с ним. Он назначил мне день встречи, выдав распоряжение охране пропустить меня.

Свидание с Енукидзе не очень обнадежило. Он был очень милым и сочувствующим, но объяснил, что со дня нашей последней встречи его влияние сильно уменьшилось, и он не может мне ничего обещать, но попробует что-то сделать. Итак, я выполнила свою миссию, и всё, что мне осталось сделать, — это поставить свечу перед иконой «Нечаянная Радость». Я решила поставить свечу и за себя, и. когда зажигала, как же я хотела этой нечаянной радости для нас!

Прежде чем уехать из Москвы, я навестила старинную подругу моей матери. Она была парализована, а ее муж умирал, но все ее разговоры были о том, как добры люди, как за ней ухаживают, какая радость, что племянники носят ее по воскресеньям в церковь. Я слушала и удивлялась: какой характер, какая надежда на Бога, какой любовью веет от нее — ее можно почти видеть и ощущать. Когда мы заговорили о моей матери, она улыбнулась и сказала:

— Ну, что же, ты увидишь ее.

Я вернулась в Пермь, чтобы встретить еще одну суровую зиму. Племянница нашей няни, и единственная родственница, просила ее приехать в Москву. Бедная няня не знала, что делать. С одной стороны, она считала себя обязанной поехать, так как у ее племянницы больше никого не было, с другой стороны, она была очень привязана к нашим детям, в сущности, ко всей семье Ники. Она жила в их доме больше пятидесяти лет. Няня разрывалась между преданностью нам и своим родственникам. Последнее победило, и она решила ехать. Итак, няня уехала, а мы остались лицом к лицу с трудностями жизни.

Ближе к весне Ники заболел тифом. Мы послали телеграмму, и няня сразу же вернулась. Какой радостью было снова видеть ее милое доброе лицо. Я думаю, что она чувствовала то же самое. Она любила свою племянницу и ее маленьких внучек, но было видно, что ее сердце оставалось с Ники и его детьми. К счастью, болезнь протекала легко и Ники быстро поправлялся.

Так наша жизнь и шла. Дети росли. Буля была очень хорошенькой, а Мима — прелестным мальчиком, крепким и крупным для своего возраста. Если я бывала свободна от уроков, то все время проводила с детьми. Мы гуляли по окрестностям, устраивали пикники. Ники был занят работой по проектированию.

Весной 1931 года нам стало трудно выносить последствия пятилетнего плана. Хлеб и всё необходимое для жизни было нормировано, но мы классифицировались как «лишенцы», и нам карточки не выдавались. Мы прочли в газете «Известия», что вдова Ленина сказала: «Дети нежелательных элементов не должны страдать из-за своего происхождения». Ободренная этим, я пошла и попросила карточки для детей. Меня спросили, что я делаю сейчас и чем занималась до замужества. На эти вопросы можно было ответить, что я учительница. А потом спросили, чем занимался мой отец.

— Губернатор! Он не мог быть из рабочего класса, он был дворянином?

— Да, — ответила я.

— И у вас хватает наглости приходить сюда и просить, чтобы ваших детей приравняли к детям из рабочего класса?

Я объяснила, что так сказала Крупская.

— Да, конечно, — он на минуту задумался. — Но здравый смысл подсказывает, если мы не можем снабдить всех, то в первую очередь идет рабочий класс.

Вот и всё.

В конце концов мне удалось добыть две карточки на другое имя через подругу знакомой, работавшей там, где их выдавали.