Воспоминания о русской службе

Мосолов позволил мне заглянуть в досье. Я удивился его объемистости. Мосолов объяснил, что спасением я обязан только тому обстоятельству, что контрразведка и жандармерия — заклятые враги. С началом войны контрразведка была полностью реорганизована и расширена, и на работу туда зачислили множество офицеров-резервистов всех профессий, без учета способностей и нравственных качеств. Именно в это ведомство и устремились черносотенцы, сподвижники Дубровина, понаторевшие в темных делишках.

Жандармерия ожидала, что при упомянутой реорганизации и расширении предпочтение будет отдано в первую очередь ее опытным чиновникам. Но этого не случилось, и жандармерия восприняла сие как недоверие и оскорбление.

Мое дело оказалось первым, когда по требованию председателя военного трибунала пришлось согласно закону привлечь жандармерию. Жандармам было очень важно доказать, что военная контрразведка совершенно некомпетентна, и выявить всю абсурдность ее расследования. По мнению Мосолова, только этому я и обязан интересом жандармов к моей персоне.

Просматривая досье, я с ужасом осознал, сколь многие материалы здесь казались подозрительными. Во-первых, временное совпадение решающего заседания совета министров в Красном Селе в конце июля и моего внезапного тайного отъезда в Германию, а равно и обстоятельство, что в это время царскосельское земство действительно имело телефонную связь со штабом в Красном Селе.

Далее, мои встречи с имперскими немцами в Петербурге и Вильне, а также то, что топограф, слывущий шпионом, в означенное время опять-таки находился в Польше.

Но самые тяжкие подозрения я навлек на себя тем, что в телеграфной корреспонденции с браковщиками в польском имении и между собой мы, защищаясь от еврейского консорциума, прибегли к сокращениям, какими по воле случая пользовалась в своих депешах подлинная сеть германских шпионов.

Все телеграммы, содержавшие такие сельскохозяйственные обозначения, были вытребованы из телеграфных отделений, оттого и мои депеши тоже попали в руки контрразведчиков, которые при желании могли истолковать их так, что я представал членом шпионской организации.

Усугублял подозрения и тот факт, что мне удалось вернуться из Германии, тогда как почти все остальные российские подданные были интернированы.

Когда штаб главнокомандования еще и присовокупил к вышеупомянутому обвинительному материалу переводы моей конфискованной корреспонденции, по небрежности и злокозненности искаженные, великий князь Николай Николаевич, притом что хорошо знал меня лично, не мог не признать меня виновным.

Все же одно приятное известие выпало на мою долю: земство, несмотря ни на что, осталось преданным мне. Пока я сидел в заключении, оно постоянно старалось ободрить мою жену и помочь ей, меж тем как многие из давних знакомых от нее отвернулись. Здесь я также почитаю необходимым с благодарностью упомянуть супругу великого князя Владимира Марию Павловну, мекленбургскую принцессу^{122}, которая бесстрашно приняла участие в моей покинутой семье и продемонстрировала, что не верит в мою виновность.

Гласные и служащие моего земства очень хотели, чтобы я остался на должности и даже намеревались подать Его величеству соответствующее прошение. Но я слишком много пережил, чтобы и впредь делать себя объектом произвола и безумной ненависти к немцам. Я передал дела своему заместителю, молодому уездному помещику Борису Павловичу Корнееву^{123}, который, пройдя мою школу, продолжил руководство земством. Я чувствовал себя спокойно, зная, что он управляет уездом так же, как я. В 1918 году его расстреляли большевики.

Когда я прощался с земством, вместе с адресом, где отмечались мои усилия и заслуги перед земством, сотрудники вручили мне на память массивный золотой портсигар, на котором были выгравированы подписи дарителей. Позднее этот портсигар перекочевал в карман одного из большевистских комиссаров. Для меня этот подарок представлял особенную ценность, ведь даже самая неприметная учительница из дальней деревни и та настояла внести свою лепту. Чувство единения с моими тогдашними сотрудниками живет во мне по сей день, сколь ни разбросала нас жизнь.

Часть 5 МИРНАЯ СЛУЖБА В ГОДЫ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

МОИ ДЕТИ