Воспоминания о службе в Финляндии во время Первой мировой войны. 1914–1917

Николаев выстрелил в него, но рядом стоявший старый матрос толкнул винтовку, и пуля пролетела высоко над головой. Командир корабля остановился и, обведя взором команду, медленно стал спускаться назад.

Раздались крики: «Не стрелять в командира! Назад командира на шанцы! Хотим говорить!»

Побежали за командиром.

Вскоре он снова показался на палубе, но уже из другого люка. Поднявшись на палубу, капитан 1-го ранга Гадд предложил матросам высказать, чего они, собственно, хотят, а затем обратился к команде со словом увещания.

Речь эта у меня записана от слова до слова, но она не имеет для читателя никакого значения уже потому, что сделала свое дело. Скажу только, что она мало похожа на ту, которую привел в своей книге «На «Новике» Г. Граф. Его речь наэлектризовала команду, и хотя агитаторы продолжали подзадоривать наиболее недовольных (машинную команду), но, видимо, среди матросов уже совершился перелом. Кто-то крикнул: «Ура! Да здравствует командир!» Вызванный еще ранее наверх командой мичман Б., стоявший рядом с командиром, предложил качать командира. Командира подхватили и начали качать. Капитан 1-го ранга Гадд горячо убеждал матросов успокоиться, образумиться и не трогать офицеров. По-видимому, его защита оказала свое действие. Офицеры понемногу стали выходить на палубу. Одним из первых пришел старший офицер капитан 2-го ранга Лодыженский. Его тотчас же разоружили. Отношение к нему команды было вначале самое враждебное. Была минута, когда он стоял буквально на волосок от могилы. Однако он не растерялся и, обратясь к команде, сказал: «Вы хотите меня убить? Ну, что же, убивайте. Смерти я не боюсь, но только скажу, что обидно умирать ни за что, ни про что… Вы только и знаете, что я капитан 2-го ранга Лодыженский и ничего более. Пошлите людей на «Стройный» узнать про меня. Если окажется, что я плох, то я готов умереть».

Его слова всем понравились, и несколько человек матросов побежали на миноносец, откуда старший офицер незадолго до революции был переведен на «Андрея». Скоро они вернулись с «Андрея» не только с положительными, но даже хвалебными вестями.

На палубе было холодно, все продрогли, а потому все перешли в каземат, куда вскоре по предложению командира перешли и все офицеры. Пришел и раненный через люк в грудь и живот мичман Воробьев. Он плохо себя чувствовал, и командир приказал отправить его в лазарет, назначив для сопровождения младшего врача. По дороге кучка негодяев вместо лазарета отвела его в кондукторскую каюту, где агитаторы успели собрать суд, который должен был судить всех офицеров. Его усадили в углу на стул и потребовали револьвер, но мичман отдать его отказался, заявив, что отдаст его только командиру. Один из членов суда стал перечислять мичману его вины. Офицер, страдая от раны, безразлично относился к обвинениям. Под конец попросил воды. Ему подали. Когда он брал стакан, то один из матросов, изловчившись, вытащил у мичмана револьвер, а когда тот поднес стакан ко рту, то матрос, быстро приставив револьвер к переносице Т. Т. Воробьева, спустил курок…

Суд постановил арестовать всех офицеров. Все офицеры перешли в адмиральскую столовую вместе с командиром. У дверей был поставлен часовой с приказанием никого из помещения не выпускать, кроме командира, которому разрешили быть в его каюте и посещать офицеров. На помощь пришедшим утром агитаторам подошли старые революционеры, принесшие указания, и в том числе распоряжение произвести выборы в судовой комитет. Выбранным в председатели оказался унтер-офицер М.

Агитаторы, видя, что с офицерами уже больше ничего нельзя сделать, принялись за кондукторов и боцманов.

Когда убивали адмирала Небольсина, то стоявшие рядом «Слава» и «Павел I» просили помощи. На их просьбу тотчас же отправилось 30 человек матросов, самых отъявленных негодяев. Вместе с ними сбежал на лед боцман Христов. Его заметил часовой, стоявший у сходни «Павла I», догнал и заколол штыком. Совершив убийство, негодяй поднялся на палубу «Андрея» и развязно сообщил команде о своем подвиге: «Уберите там, на льду, свою шкуру, я его заколол!» – и стал спрашивать, прикончили ли уже офицеров, но его быстро выставили.

Особое озлобление было на кондукторов Нефедова, Дроздова и боцмана Графчева, которые затем и погибли.