Воспоминания о Тарасе Шевченко

возле стола и оперся на свою толстую палку (которую ему кто-то прислал с Кавказа). Долго

сидел молча, пока моя жена не спросила:

— Почему вы, Тарас Григорьевич, такой грустный? Может быть, вам что-нибудь не

нравится?

— Нет, сестра, — ответил он. — Так!.. многое у меня в голове. Тут следует добавить,

что Тарас обладал необычайной силой слова: начнет, бывало, что-нибудь рассказывать, все

слушают его молча, будто проповедника.

Из Кирилловки Тарас поехал в Киев...

Тарас не любил рассказывать о своем прошлом, я, заметив это, внимательно следил,

чтобы, потакая своему любопытству, не доставлять ему душевное беспокойство

расспросами. Однако прошлое Тараса меня очень занимало. Бывало, как встретимся (а

встречались до его ссылки мы очень редко), я сразу начинаю рассказывать ему о своем

прошлом. Как-то раз я ему рассказал, что желание учиться и знать заставляло меня гнуться

перед каждым, у кого можно было получить книгу. «Да, братец, да, — ответил мне Тарас, —

и я сначала знался и дружил со сторожами, а потом с самыми младшими школярами, пока

боком-скоком не протиснулся в святыню науки!.. Зато уж, как я сдал экзамен, так такого

натворил, что теперь и вспомнить стыдно! Сдал я экзамен, да как начал гулять, так

опомнился только, когда моей гульбе два месяца пробило!.. Продрал глаза как-то утром,

лежу и думаю: что теперь делать? Чу! Хозяйка вошла и говорит: «Тарас Григорьевич! Нечем

дальше воевать! Вы задолжали за два месяца за квартиру, еду и прачку! Или давайте деньги,

или я уж и не знаю, что с вами делать!» Только ушла хозяйка, приходят приказчики, один за

другим, и все за деньгами: «Пожалуйте, говорят, по счетцу-с». — «Что же делать? — думаю;

беру «счетец» и говорю: — Хорошо! Оставьте счета, я посмотрю и пришлю деньги». А сам

думаю: «Когда же я их пришлю и где возьму деньги?» Только я это подумал, как приходит

ко мне Полевой и говорит, что он хочет издать «Двенадцать русских полководцев» и чтобы я

нарисовал их портреты. Я обрадовался, думаю, правду люди говорят: «Голый — ох, а за

голым — бог». Договорились мы с Полевым, он дал мне задаток, эти деньги и помогли мне

выбраться из переплета. С тех пор я поклялся, что буду платить хозяйке каждый /32/ месяц

вперед, потому как хорошо знал, что деньги у меня в кармане никогда не задерживаются».

После отъезда Тараса из Кирилловки в Киев я долго не получал от него никаких

известий и нескоро услышал, что Тараса и кое-кого из его знакомых выслали куда-то далеко,

но куда, за что и как? — об этом я никак не мог дознаться. Ходили всякие слухи: один

рассказывал другому, каждый по-своему, каждый украдкой; однако, честно говоря, никто

ничего наверняка не знал.

Однажды сижу я за своей работой в кирилловской конторе, слышу звонок; смотрю,

почтовые лошади и повозка; с повозки слез какой-то немолодой офицер, гусар, и пошел к

главному управляющему. Немного погодя приезжий гусар и главный управляющий пошли в

сад и через сад прямо к моему жилищу. . там произвели обыск... Что они искали, я и до сих

пор не знаю, потом уже главный управляющий говорил мне, что тот гусар — его сосед по

имению в Белой Руси и хороший его знакомый и что от него он узнал, будто Тараса и правда

30

выслали за то, что он хотел стать гетманом Малороссии... Надо сказать, что и управляющий

и гусар были поляками.

Шло время. Ни я, ни братья Тараса ничего о нем не знали; не ведали даже, где нам

узнать о нем, где получить его адрес... Все напрасно; соберемся, бывало, погрустим,

расскажем друг другу, что ничего не знаем, на том и кончается. Правда, в Киев и в другие

большие города я не ездил, а в селе разве узнаешь, что да как? Наезжала к нам «буркова»

шляхта и молола всякую всячину, но все, что они говорили, сводилось к тому, что Тарас

хотел стать гетманом, и за это его сослали куда-то в Азию... Были и такие шляхтичи,

которые говорили: «Если бы Шевченко удалось стать гетманом, то и Польша бы тогда,

наверное, возродилась...» Так-то они знали взгляды Шевченко и его мысли о шляхетской

Польше!..

В 1857 г. я поселился в Корсуне и мне доводилось ездить на Полтавщину; там я и

услышал впервые от некоторых панов, что Тараса помиловали и уже вернули из ссылки.

Боже, как я был счастлив!.. Однако недолго я радовался: если бы это была правда, думал я,

то, наверняка, Тарас бы написал мне. Я повидался с Никитой, передал ему то, что сам

слышал: оба мы и верили, и не верили, и не знали, что делать!.. В июне 1859 года сижу я

как-то в своей хате, смотрю — въезжает простая телега, запряженная парой: в телеге сидит

кто-то с большими усами, в парусиновом сером пальто и в летней шляпе; вижу, он прошел

мимо дверей моей хаты — и прямо в ворота. Я подумал, что это, наверное, кто-нибудь из

тех, кто ищет себе работу в экономиях. Однако сердце у меня как-то неспокойно забилось, и

я инстинктивно выбежал на улицу и пошел навстречу приезжему,

а он тем временем успел уже пройти через двор в другие двери — и в сени; я вернулся,

смотрю: он открывает двери в хату и говорит мне: «Ну, узнаешь или нет!..» Я не мог

опомниться!.. «Отец родной!» — только вскрикнул и опрометью бросился к нему на грудь!..