После замужества моя бабушка Юлия Степановна (она была десятью годами моложе деда и вышла замуж шестнадцатилетней в 1882 году) ни одного спектакля не видела до конца – дед приезжал за ней в театр в половине одиннадцатого и забирал домой: все должны были жить по строгому распорядку. Детей было семеро: три сына и четыре дочери. Главу семейства боялись до оторопи и противоречить ему не смели. Однажды, когда Владимир Павлович поехал в Москву из Вильно, где служил уже в генеральских чинах начальником дороги, бабушка попросила его купить обивочной ткани для кабинета и гостиной: «Только не мятый плюш, не красный и не зеленый». Дед перепутал: купил именно этот самый мятый, зеленый и красный плюш. Никому и в голову не пришло возразить. Мебель обили. Днем держали прикрытыми шторы, вечерами не включали большие лампы. На детей он страшно кричал и сам их лечил: чем бы ни заболевали, заставлял принимать касторку. Уже на пенсии, глубоким стариком, слушая бабушку, читавшую ему «Грозного адмирала» Станюковича, дед заметил смущенно: «Юлюша, а ведь я на него похож». Те, кто помнит героя повести – безжалостно-справедливого адмирала Алексея Петровича Ветлугина, оценят объективность Владимира Павловича.
Перед революцией дед был уже начальником администрации Управления железных дорог, действительным статским советником с двумя звездами – Станислава и Анны, ждал нового чина и третью ленту. Вместо того случилась Февральская революция, ему, однако, предложили место товарища министра путей сообщения во Временном правительстве. Он решительно отказался: «Я присягал государю императору» (это при всей нелюбви к Николаю II!). Его посадили. А большевики выпустили как «жертву Временного правительства». Путейского генерала, кавалера и монархиста.
Дед был вполне аполитичен, а может быть, и не слишком хотел задумываться: с Дзержинским в бытность того народным комиссаром путей сообщения стал охотно работать – нравилось, что «большевики восстанавливают железные дороги». Ушел вскоре на пенсию и умер в 1930 году, избежав неминуемой расправы и, вероятно, так и не поняв до конца, что произошло в стране…
Расправились с моими дядьями. Александра (дядю Шуру) арестовали в начале тридцатых по делу какого-то литературного объединения, вскоре – как тогда еще случалось – выпустили. Эта история была известна мне отрывочно и глухо, но зимой 2016 года, когда я готовил эту книгу к переизданию, мне позвонила сотрудница Музея Анны Ахматовой Татьяна Сергеевна Позднякова, изучающая судьбы репрессированных в 1930-х годах ленинградцев. Ей удалось найти данные о деле Александра Владимировича Рейслера; некоторые сведения я привожу здесь (и пользуюсь случаем принести глубокую благодарность Татьяне Сергеевне).
Александр Владимирович проходил по следственному делу № 249–32 («О контрреволюционной организации фашистских молодежных кружков и антисоветских литературных салонов»). Это дело еще иногда называется «делом Бронникова» (по имени того, кто считался главным организатором), оно затронуло несколько десятков человек. В Ленинграде в марте 1932 года было разгромлено 13 кружков, обвинены были 23 человека.
А. В. Рейслер был участником так называемой Бодлеровской академии, наряду с П. Азбелевым, Б. Ласкеевым, М. Бронниковым. Арестовали его 20 марта 1932 года.
Вел дело следователь А. В. Бузников, сделавший весьма примечательную карьеру. До «дела Бронникова» он вел дело Хармса и дело славистов, позже, однако, заведовал детской секцией «Ленфильма», стал директором фильма «Юность поэта», жизнь закончил в качестве директора школы (!). Его заместителем был некто Федоров. Ниже приводятся выдержки из документов.
Протокол допроса А. В. Рейслера от 9 апреля 1932 года содержит некоторые сведения о семье обвиняемого: