Воспоминания о XX веке. Книга первая. Давно прошедшее. Plus-que-parfait

Не потому ли с дачей связаны самые острые приступы детской шпиономании? К тому же популярнейший шпион из какой-то детской книжки был именно дачник, носивший летнюю шапку-шлем с двумя козырьками, она называлась «здравствуй и прощай». А какие книжки о шпионах выходили тогда! Например, «Истребитель „2-зет“». В этой книжке Сергея Беляева,[5] вышедшей в 1939 году, вражеский самолет (перекрещенные буквы «Z» становились свастикой) мог исчезать и появляться вновь совсем в другом месте. Или «Миллионы глаз» Льва Зильвера — изданный в том же году сборник рассказов о шпионах и о невероятной прозорливости и бдительности советских людей! Они рождали такую истерическую подозрительность вкупе с самоотречением, что я спрашивал у своей нежно любимой мамы (цитата точная): «Мама, ты не шпион?» Детская логика вполне объяснима: искать дурное надобно было в самом дорогом и хорошем — иначе где же подвиг и самоотречение? У нас нынче пишут о синдроме Павлика Морозова. Происходит это, думаю, исключительно от раздраженного малознания, проблема-то отнюдь не нова, и в античные времена забвение родственных связей во имя гражданской идеи было весьма популярно. Все социальные передряги предполагали, что свобода и родина дороже родных и близких. Иное дело, что у нас это происходило особенно отвратительно, а предательство называли подвигом.

Автомобили на даче как-то забывались, любоваться ими можно было только на шоссе, где гуляли редко. Зато появление на ухабистой деревенской дачной дороге «эмки», а то и «ЗИСа» вызывало сенсацию. Однажды светло-серый, видимо персональный, «ЗИС» торжественно, проваливаясь в уличные ямы, проехал мимо нашей дачи, везя на крыше пружинный матрас в красно-белую полоску. Это произвело сильное впечатление. И с тех пор, как только ответственный лимузин появлялся на дачной улице, отовсюду сбегались дети и отвратительными голосами орали: «Матрасник, матрасник!..» В «сельском уединении» все становится событием.

На даче все меркло перед культом велосипеда. Встречались здесь и детские двухколесные велосипеды, но предметом всеобщего вожделения были, разумеется, «взрослые» — со свободным ходом, тормозом, сумкой-кобурой для инструментов, насосом (он пах резиной и чуть бензином, пах велосипедной романтикой!), с багажником, задним фонариком-отражателем и прочими упоительными деталями. Дети ездили на них, мучительно переваливаясь на педалях, так сказать, «помимо седла» — с него ноги до педалей просто не дотягивались. Обычно несколько ребят стояли маленькой толпой, ожидая очереди «прокатиться». И даже велосипедный тренькающий звонок, даже специфическое сухое дребезжание металла вкупе с шорохом шин до сих пор вызывают волнение в моей памяти.

Особый шик — «вести велосипед», иными словами, идти по дорожке пешком, держа его за руль и всем видом выражая готовность элегантно на него вскочить — разбежавшись и легко перебросив ногу через раму. Были еще маленькие, но горделивые предметы велосипедного дендизма. Например, зажимы на брюках. Их порой не снимали, даже давно сойдя с велосипеда. Пожалуй, сегодняшним аналогом этого невинного хвастовства является упоенное бряцание ключами автомобиля… Модным дополнением дамских велосипедов считались разноцветные вязаные сетки над задним колесом (чтобы не запуталась юбка, но главное — «для красоты»). А уж о фаре или ручном тормозе говорить можно было только с придыханием, блаженно прикрыв глаза.

У меня был двухколесный велосипед, но маленький, детский, и всерьез я его не воспринимал. У него не было ни тормоза, ни «свободного хода». Но с ним связано событие почти трагическое.

Будучи ребенком флегматичным, склонным к задумчивым и бессмысленным занятиям, я как-то на берегу Маркизовой лужи крутил педаль своего велосипедика, поставив его вверх ногами. Смотрел, смотрел, как крутится колесо, и не заметил, как палец попал между цепью и шестерней. Больно, страшно — палец разрезан до кости. Мама несла меня на руках, а я орал: «Ой, палец отвалится, ой, только не мажьте йодом!» Йода я боялся отчаянно, кажется, даже больше потери пальца.

Кроме детского велосипеда, я был гордым обладателем немыслимо роскошного предмета, купленного еще в пору нашего семейного богатства, — «педальной машины». Это был металлический, похожий на настоящий автомобильчик с рулем и гудком — резиновой грушей. В него помещался ребенок лет пяти. Вместо дна ноги упирались в педали, с помощью которых должны были крутиться колеса. Но несовершенство технических расчетов и, возможно, моя детская хилость стали непреодолимыми препятствиями на пути практической эксплуатации роскошного экипажа. С места сдвинуть его было почти немыслимо. Кроме того, шины у автомобиля были надувные, постоянно лопались, запасные нигде не продавались! Поэтому гордыня моя оставалась теоретической. Лишь иногда все шины заклеивались, и благодушно настроенные дачные приятели со снисходительным гиканьем и свистом толкали диковинный автомобиль, которым я восторженно правил. Счастливые мгновения! А чаще всего я просто гордо и одиноко сидел в неподвижном кабриолете.