Воспоминания о XX веке. Книга вторая. Незавершенное время. Imparfait

Уже с конца 1980-х партийными секретарями учреждений становились не агрессивные и беспринципные карьеристы, как прежде (эти затаились, стараясь занять административные должности повыше, потом и «хлебные» места), а растяпы, которых откровенно подставляли. Летели вверх со свистом цены, но цены «государственные», скажем на транспорт, не менялись; достать билет на самолет можно было теперь не просто с приплатой, а только за взятку, близкую к его официальной стоимости.

Товары просто исчезали, выдавали талоны на продукты, зато в киосках красовались ослепительные шоколадки и печенье в «импортной» упаковке («У тебя была валютная проститутка!» — чуть не зарыдала моя восьмидесятивосьмилетняя «тетушка», увидев на столике обертку от заграничного печенья) вкупе с дорогим и сомнительным барахлом. «Трудящийся востока» предлагал барышням кофточки с клеймом «Puma», темпераментно восклицая: «Смотри, настоящая „Рита“!» Зато новые магазинчики торговали телевизорами, видеомагнитофонами и прочими разностями, виданными прежде лишь в «Березке», и практически только за валюту (в конце 1990-го был введен коммерческий курс), хотя валютные дела по-прежнему (официально!) грозили тюрьмой. Впрочем, соотечественники, кому перепадали «буржуазные деньги», бесстрашно входили в валютные ресторанчики и магазины, никто на это внимания не обращал, даже растерянные гэбисты. Иностранцы, особенно небогатые, ощущали себя в России рокфеллерами — они-то как раз валютные кабаки не жаловали, так как за несколько долларов и в ресторане обычном пировали на славу. К сожалению, лакейство по отношению к иностранцам случалось у нас всегда (порой приходилось косить под интуриста, чтобы тебя пристойно обслужили в каком-нибудь буфете, сам не без греха), но — бескорыстное. Теперь же оно стало приносить ощутимый навар. Больше не на ком было наживаться, «новые русские» еще не завелись.

^{Александр Исаакович Русаков. Конец 1930-х}

^{Алла Александровна и Юрий Александрович Русаковы. Вторая половина 1950-х}

Все это денежное безумие, корысть, это «скорее бы стать богатым», то, что провоцирует презрение и ненависть наивных защитников былого, не вызывало и не вызывает у меня протеста: если и винить кого-то, то тех наших руководителей, которые ухитрились устроить государство без денег, этой естественной и достойной мерки человеческого труда. Разве можно было называть деньгами рубли, когда настоящей валютой был один блат, когда накопленные даже честнейшим образом советские бумажки нельзя было обратить в изначальные ценности бытия — дом, лечение, путешествия, иными словами, в единственное главное достояние, ради которого выламываются люди, — в собственную свободу.

И наконец такая возможность забрезжила. Как было не тронуться умом, не возжаждать реальных (то есть таких, за которые все можно купить) денег. Тут и самые нравственные люди теряли равновесие…

Обычные люди превратились в странную помесь пикейных жилетов с футбольными «тифози» — болели и обсуждали, обсуждали и болели. Таким стал отчасти и я. Когда Ельцин на выборах победил секретаря ЦК КПРФ Полозкова, я был по-настоящему счастлив (и сейчас, кстати, уверен, что был прав, равно как и голосуя за Ельцина летом 1991-го). И эта «политическая взъерошенность», как смешно выражались мои приятели-художники, придавала жизни особый вкус — той самой тревоги, тревоги пьяной, больной и радостной, словно покачнувшей жизнь, как на картинах Петрова-Водкина.

В феврале 1990-го я почти неожиданно для себя отправился в Лондон.

Я уже упоминал, что в 1989 году у меня вышла книжка об Александре Исааковиче Русакове, прекрасном живописце — из тех, кого называли «ленинградскими сезаннистами», бывшем членом известного в свое время объединения «Круг художников». Вскоре английский коллекционер Рой Майлз, купив у семьи художника несколько картин Русакова, пригласил меня в свою галерею в качестве специалиста по его искусству.

Тут уместно отступление.