Воспоминания о XX веке. Книга вторая. Незавершенное время. Imparfait

На лестничной площадке (грозная контора помещалась на втором этаже) дежурил милиционер с неприветливо-бдительным выражением лица. В большой приемной, украшенной фотопейзажами Ленинграда (это для приходивших сюда по особым дням иностранцев), томились несколько советских граждан с испуганно-послушными лицами. Говорили шепотом. Сидящая за безлико полированным пустым столом дама, являвшая собой нечто среднее между буфетчицей и ответственным партийным работником среднего звена, скупо, но вульгарно подмазанная и с «халой» на голове, время от времени вызывала просителей в грозные глубины ОВИРа. Оттуда они возвращались редко со счастливыми, часто с убитыми, а большинство с растерянными лицами, поскольку неопределенность, оттяжки или требования новых бумаг были любимым жанром учреждения и практически единственным ответом на первых порах.

Наконец дама с «халой» брезгливо взглянула на мои бумажки и, набрав номер внутреннего телефона, сказала в трубку: «Это, наверное, для тебя…» Из незаметной боковой двери без таблички появился корректно одетый человек лет за пятьдесят, со стертым, лишенным выражения лицом. Пригласил в небольшой кабинет классического ЧК семидесятых, каким их показывали в кино: полированный, как и в приемной, пустой стол, деревянные панели, телефон. С опасной нарочито церемонной приветливостью спросил, «с кем имеет честь». Я отрекомендовался. Он посмотрел бумажки, попросил перевести приглашение (как будто не знал, что в приглашениях пишется), въедливым и тонким голосом Алексея Александровича Каренина сказал: близкого родства не видно, надо бы это как-то подтвердить и, вообще-то, вряд ли «сочтут». Иного я не ждал. И удалился с чувством даже некоторого облегчения, никак не предполагая, что последует продолжение.

Продолжение последовало: дядя развил небывалую деятельность, прислал мне ксероксы (никто у нас и не знал, что это за чудо — ксерокопии) писем отца, своей метрики вместе с настойчивым и оптимистическим собственным письмом, и я опять поплелся в ОВИР в ожидании новых бессмысленных унижений.

«Каково же было мое удивление», как писалось в старых романах, когда тот же стареющий гэбист встретил меня медоточивой улыбкой. Он знал уже про меня решительно все, в том числе и то, главное для ОВИРа, что мой покойный батюшка — известный писатель, сочинявший книги и про Железного Феликса — Дзержинского, и про нашу доблестную милицию, и, более того, друживший с высоким ленинградским милицейским начальством (официально ОВИР числился по ведомству МВД).

И началась «овириада».

Анкета на четырех больших листах — официально — «Заявление»: «Прошу разрешить мне выезд туда-то для встречи с тем-то». Без помарок, на машинке, не под копирку.

Первую мою анкету вернули: я наивно написал, что хочу поехать для сбора научного материала по истории французского искусства. «Это вы в командировку поедете, — усмехнулся любезно и раздраженно все тот же чиновник, — мы рассматриваем заявление исключительно для встречи с родственниками».

Эту графу «для встречи с…» и необходимость этой встречи надо было подробно аргументировать. И еще написать, где и при каких обстоятельствах с приглашающим познакомились или как, когда и почему приглашающий родственник оказался за границей!

И далее: «О себе сообщаю следующие сведения…» Нет, никто ни о чем вас не спрашивает, просто так хочется поделиться с любимым ГУВД и заполнить несметное множество граф для собственного удовольствия. Все места работы (включая вуз), месяц и год поступления, месяц и год ухода, все родственники и подробные о них сведения вплоть до места захоронения, имел ли партвзыскания (для партийных), был ли сам или родственники на «временно оккупированных территориях», состоял ли, привлекался ли…

Но анкета — часть беды, ее, худо-бедно, писали вы сами. А остальное! Официальный перевод приглашения, характеристика с места работы, справка о том, когда и на какой срок дается вам отпуск, справка из домоуправления «по форме № 9» (зачем?!), согласие ближайшего родственника на выезд (даже если на три недели). Само собою разумеется, что одинокий человек никуда поехать не мог. К счастью, для поездки по приглашению хотя бы не требовали справки о здоровье (возможные медицинские проблемы брали на себя приглашающие).

Получить характеристику с места работы можно было (хоть вы и трижды беспартийный), лишь пройдя «идеологическую комиссию» своего парткома. (Посылаемые в командировку должны были еще беседовать в райкомах, где задавались идиотские вопросы, часто для оформления уже «имевшегося мнения» о невыезде. Могли, например, спросить, каков наш экспорт угля в Австралию.) Я попытался отделаться бумажкой из Союза художников, где партком «пройти» было проще, но бдительные овировские чиновники ее не приняли: «У вас в паспорте штамп института Герцена, вот оттуда и принесите рекомендацию».