Воспоминания охотничьей собаки

— Мы стоим сейчас на краю большого чегемского «котла». Эта глубокая впадина имеет километра три в длину и полтора в ширину. Здесь пологий спуск, и засада станет — сколько нас — застрельщиков? раз, два, четыре — каждый метров двести друг от друга, на этом краю «котла». Загонщики обойдут кругом, на противоположном конце спустятся в «котел» и с хорошим «гаем» двинут в нашу сторону, на застрел, значит. Всем ясно? Ну, давай, Ибрагим, идите. Перед началом дашь выстрел. Понял?

— Ага!

Охотники остались на месте, а егери и мы с Матросом, единственные, кто не получил никакой инструкции, быстрым шагом засеменили в туман.

Да, кажется, Матрос и не нуждался в инструкции. Он и шел без поводка. А меня вел Ибрагим. Я волновалась: что-то будет? Лесничий столько раз повторил слово «стрелять», что я заранее зажмуривалась.

Когда гайщики пришли на исходное место и разбрелись в стороны, а Ибрагим отцепил поводок с моего ошейника и громко бабахнул из ружья в небо, я твердо знала лишь одно: нужно найти зверя… А вот как действовать дальше?… Подсказки я не получила даже от Матроса. Опытный пес, весь такой деловитый, сосредоточенный, посмотрел направо, затем налево и неспешной рысью побежал в заросли.

— Иди и ты, Гитче! — сказал Ибрагим. — Ищи, собачка! Ищи. Покажи, на что ты способна. Ищи!

Углубившись в чащу, где в ветвях кустарника и густого подлеска бестолково путались клочья густого мокрого тумана, я немного растерялась. Как искать? Как выглядят эти звери, какой у них запах?

Меня обступало множество разных запахов, но все они были вялые, слабые, приглушенные туманом, как и доносящиеся до моего слуха крики загонщиков. Более ощутимым для ноздрей было присутствие мышиных норок, гниющих диких груш, каких-то кислых ягод. Иногда — птичьего помета. Я побежала быстрее, задевая боками стебли квелых лопухов и полузасохших папоротников, цепляясь ногами за привязчивые побеги ежевики, беспорядочно расстилающиеся по мягкой земле.

Тихий неподвижный лес пропитан сыростью от корней деревьев до самых верхушек, еле различимых в тумане. Сырость лежит на траве, на упрямых, еще не полегших бурьянах, сырость капает со сморщенных листьев орешника и калины, сырость струится по густому меху моей шкуры. Сырость заползает мне в душу…

Тихо в лесу. Не слышно даже птичьих голосов. Лишь изредка прорывается сквозь завесу тумана далекое и беспомощное «Ого-го-о! Эге-ге-эй!» Очень отстали от меня гайщики. Совсем я одна осталась. Хоть бы кошка встретилась…

Я остановилась возле мелкого узенького ручейка с почти стоячей водой. Подумала немного и перепрыгнула на другой берег. И вот здесь, в эту секунду, раньше, чем коснулся моего носа звериный дух, я каким-то непостижимым собачьим сверхнюхом почувствовала близость встречи с грозным, сильным и враждебно ко мне настроенным животным. Я застыла на месте, вся превратившись в одну большую и чуткую ноздрю. Нет, запаха пока не было. Шороха тоже. Но вместе с мягким холодным воздухом проникали прямо в мое нутро невидимые и непонятные струйки страха, ненависти и гнева, которые смешивались и загустевали где-то между сердцем и желудком. Я сделала несколько осторожных бесшумных шагов, поднялась на маленький бугорок. Тотчас же меня окатила теплая и легкая волна незнакомого, но именно такого запаха, какой я почему-то и ожидала учуять. И теперь я уверенно и даже с изрядной долей жадного нетерпения и любопытства поспешила сквозь призрачное облачко испарений горячего звериного тела.

Поперек своего пути я скоро увидела чуть заметную тропу с множеством глубоко вдавленных в рыхлую сырую землю следов, напоминающих отпечатки телячьих копыт. Только мне было предельно ясно, что никакой Мухтар сюда телят не гонял. Следы похожи, да не очень. Полуовалы раздвоенных копыт сильно заострены и вытянуты вперед. Они вдавлены в податливую почву так, будто их обладатель ходит на цыпочках: передняя часть копыта проваливается сильно, а задняя чуть-чуть. Запах, конечно, стал вполне отчетливым: это — легко запоминающаяся сладковатая смесь лесных орешков, разогретого жира, старой сыромятины и теплого чернозема.

Стоп! А это что такое? Рядом с тропинкой я увидела неглубокую яму, на дне которой поблескивала мутноватая вода. По краям ямы — те же следы, а на ее узких пологих скатах грязь аккуратно приглажена. Чья-то большая и тяжелая туша совсем недавно ворочалась в этой «ванне», и на гладкой грязи были хорошо заметны отпечатки грубой щетины. От воды еще поднимался прозрачный парок. С необычным чувством охотничьего возбуждения я побежала дальше.