Воспоминания охотничьей собаки

Сейчас он спокойно и внимательно разглядывал меня, а я глядела на него. Темно-серая, с черными разводами шкура Матроса в двух местах — на левом боку и на плече — зияла узкими прорехами, сквозь которые были видны розовые шрамы. Еще одна отметина чьего-то острого когтя или клыка украшала его тяжелый серьезный лоб как раз посредине между широкими обвислыми ушами.

— К нам? — коротко спросил он меня.

— Да вроде говорили, что охотиться буду, — ответила я неуверенно.

Два других пса подошли поближе и сели возле меня:

— Так ты еще… новичок?

— Не охотилась ни разу? О-о-о… Еще учиться придется!

— Да ты, кажется, и не охотничья!?

— Думаешь, это просто? Нет, ничего не выйдет!

Матросу надоело слушать болтовню приятелей, и он перебил их:

— Ну, хватит! В лесу посмотрим. Щабух тоже, между прочим, не охотничий, а простая дворняга. Зато работает получше вас, болтунов.

Псы пристыженно замолкли.

— А где этот, который Щабух? — спросила я.

— Выздоравливает, — коротко, но неопределенно ответил Матрос и отправился через двор к другой будке.

Он здесь, в лесничестве, и жил, а «двух болтунов» в тот же вечер куда-то увезли.

Ночью мне снились кошмары. Я то и дело просыпалась, дрожа всем телом и лязгая зубами.

Утром уехал мой хозяин Ахмат. Он весело и в то же время грустно попрощался со мной, предварительно познакомив со своим братом-лесником, с которым они были похожи, как два новорожденных щенка одной масти. Только имя у лесника было другое — Ибрагим, да совсем другие запахи. От Ахмата пахло овцами, дымом и сыром, а от Ибрагима — лошадьми, табаком и сыростью. Ну, а собаками несло и от того и от другого.

В первые дни (и особенно ночи) я тосковала по своей родной ферме, хотя и нельзя сказать, что новое место мне не понравилось. Во дворе полно разной живности, а кругом лес со своими заманчивыми тайнами и загадками, которые мне не терпелось поскорее раскусить.

Первую свою охоту я не смогла бы забыть, даже если б очень старалась это сделать…

Выехали мы рано, затемно. Матрос и я сидели в «газике», который вмещает восемь егерей-лесников, да еще может вобрать в свое чрево четырех собак. На этот раз, правда, с нами не оказалось тех двух псов, с которыми я познакомилась несколько дней назад. Они не приехали. Видно, у них не было времени. Ну, а у Щабуха еще не срослась сломанная передняя лапа.

Вслед за нашей машиной прокрадывался сквозь туманную мглу такой же зеленый «газик» с гостями-охотниками. Дорога была извилистая и тряская, колеса скользили в глубокой грязи, и моторы ревели во всю мощь луженых глоток. Я испытывала невыносимую тошноту от мелкой дрожи твердого днища и ужасной вони того отвратительного пойла, которое булькало в утробе автомобиля.

Двигались медленно и долго. Когда же машины наконец остановились и замерли, было уже светло. Однако туман не рассеивался. Он затопил своей белесой сыростью все окрестности, сожрал оба конца дороги и размыл очертания ближайших деревьев, уже успевших потерять больше половины желто-рыжей листвы.

— Не очень подходящая погода для охоты, — сказал один из гостей.

— Ничего, туман скоро поднимется, — неуверенно возразил лесничий.

— Непохоже, — ответил гость.

Егерь Ибрагим и его товарищи загонщики скромно молчали. Мы с Матросом тоже не вмешивались в разговор.

Тогда самый большой и толстый охотник (наверно, главный гость, потому что все выжидательно посмотрели на него) веско заявил:

— В любую погоду и зверь, и охотник находятся в равном положении. Хуже слышит и видит стрелок — хуже слышит и видит зверь. Раз плохая видимость, — значит, кабан будет подходить к засаде ближе.

Итак, решено было начинать охоту. Вперед выступил лесничий и произнес традиционную вступительную речь:

— Стрелять будем кабана и косулю. Только не бейте козу, ее легко отличить от самца, она без рожек. А у козла вы обязательно увидите рога — вот в него и стреляйте. Здесь иногда встречается медведь. Его мы разрешили стрелять только нашему уважаемому гостю из Москвы. У Николая Николаевича и оружие серьезное — карабин крупного калибра. Вот он пусть и стреляет, а больше никто. Напоминаю правила: стрелять только по ясно видимой цели: с места засады не сходить, хоть вы убили, хоть ранили зверя — все равно ждите сигнала отбоя. И еще хочу попросить всех — картечь в стволы не класть. У нас во всем лесоохотхозяйстве такой порядок: стрелять только пулей. Картечью, конечно, легче попасть по бегущему зверю, но она плоха в другом отношении — разлетается, может поранить гайщика, а если даже вся попадает в кабана, то почти всегда получается подранок.

— Понятно!

— Разумеется!

— Правильно!

Все с готовностью соглашались неукоснительно соблюдать условия предстоящей охоты. Лесничий помолчал немного и добавил: