Воспоминания. От крепостного права до большевиков

– Что вы, товарищ, кричите, да еще толкаете больного немца,сказал человек с повязкою красного креста. – Он, быть может, и по-русски не понимает. Спросите лучше у комиссара, записан ли он в роли. Без этого мы его и с пропуском в поезд не возьмем.

– Товарищ комиссар! – крикнул солдат. – Этот у вас записан?

– Есть! – отозвался комиссар. – Пропусти!

Я благополучно очутился в вагоне.

В немецком вагоне, очень чистом, с койками, были женщины, дети и два-три тяжелобольных. Рядом с моей койкой лежал умирающий старик. Он все пытался куда-то ехать, хотел встать – но подняться не имел сил. «Ida! Ida!» – жалобно повторял он. На второй или третьей станции он умер.

В Гатчино мы стояли нескончаемо долго. Как было слышно, осматривали багаж и опять проверяли документы. Все, за исключением старика, лежавшего со мной рядом, который продолжал звать свою Иду, беспокоились. Я недвижно лежал на своей койке и тоже волновался. Но странно! Как только дверь отворилась и орава вошла, я стал совершенно спокоен, даже равнодушен, будто дело касается не меня.

Осматривали они пропуски внимательно, долго рылись в чемоданах, – наконец дошли и до меня. Я лежал, закрыв глаза и не шевелясь.

– Ключи! – грубо приказал старшой и ткнул меня в плечо. – Эй ты, пошевеливайся! Показывай чемодан!

Я открыл глаза, блуждающим взглядом посмотрел на него и снова их закрыл.

– Слышишь ты! Открывай чемодан!

Я опять открыл глаза.

– Trinken… воды! – прошептал я.

– Никак отходит, – сказал санитар и поднес к моим губам стакан.

– А ну его к черту! – сказал старшой. – Товарищи, идемте чай пить, а то самовар остынет.

– Вещи бы… – сказал другой. Но санитар с повязкой ему что-то незаметно сунул, и он замолчал.

Орава ушла, поезд тронулся.

Через несколько часов опять обход, но тут помог сосед, который уже скончался.

– Товарищи! – сказал санитар, когда новая орава появилась для проверки. – Тут у меня один уже скончался, да и этот сейчас помрет. Нужно бы их вынести из вагона!

– Вези свою падаль дальше. У нас и без них этого добра довольно.

И ушли.

Оставалось самое страшное – проскользнуть через Торошино, ужасное Торошино, о котором ходили целые легенды. Дальше за ним уже была германская зона. Подъезжая к Торошино, я опять начал волноваться. Но до этого я проспал часа три, как убитый, и я знал уже по опыту, что в нужную минуту я снова буду спокоен. Так оно и случилось, хотя вышло не так, как я надеялся.

Во время сна я продрог и был голоден. До станции оставалось более часа, и я, добыв кипяток, заварил чай и, предложив стакан санитару, расположился позавтракать. И вдруг дверь отворилась и вошел обход. Проклятые в поезд сели на последней станции. Разыгрывать умирающего уже было невозможно. Солдаты с ружьями стали у дверей, какой-то человек, как мне почему-то казалось, бывший шпик, тщательно опрашивал и осматривал документы – потом передавал их другому человеку в кожаной куртке, очевидно комиссару, важному, противному, с оголтелой идиотской физиономией. Проверка длилась долго. Наконец очередь дошла и до меня.

Я спокойно, не обращая на них внимания, пил чай.

– Разве не слыхал? Вид.

– Чаек сладкий, с сахаром, – сказал я, глупо улыбаясь. – Вкусно.

Парочка переглянулась. Санитар им что-то шепнул.

– По роже видно! – сказал комиссар.

– Знаем мы эти штуки! Притворяется! – сказал шпик. – Ты подавай бумаги, а не то арестую.

Я, как ни в чем не бывало, продолжал пить чай.

Комиссар и шпик ушли. Солдат с ружьем остался около меня.

Поезд подходил к станции. Запасные пути были заняты вагонами первого класса, около которых копошились женщины и дети. Как потом оказалось, тут жили семьи большевистской инспекции. Поезд, переполненный немцами-солдатами, стал рядом. Наш поезд остановился. Взошел шпик, и меня высадили.

– Взять! – сказал шпик. Солдаты меня окружили и повели.

Из станции показался наш санитар с немецким офицером и комиссаром. Они о чем-то оживленно говорили.

– Вот этот самый, – указал на меня санитар.

– Стой! – скомандовал комиссар.

Мы остановились.

– Brille abnehmen! (Снять очки!) – грозно крикнул немец.

Я снял.

– Вы правы – он! Впрочем, я его и без этого по одному росту сейчас же узнал… Ты! Брось притворяться. Ты Карл Мюллер, осужденный за подлог и бежавший из нашей псковской тюрьмы. Господин комиссар! Я его беру, как нашего бежавшего арестанта.

Комиссар кивнул головой.

Меня повели в контору, оттуда немецкий солдат меня водворил в немецкий поезд.

Когда поезд тронулся и Торошино осталось за нами, взошел офицер, признавший во мне бежавшего Мюллера.

– Вы барон Врангель?

– Да.

– У вас есть свидетельство от Балтийской комиссии в Петрограде?

– Есть.

– Вам его придется предъявить в Пскове для получения права на следование дальше. Вещи ваши вам сейчас принесут.

От сердца отлегло. Зато в Пскове нас ожидал тяжелый сюрприз. На станции, разукрашенной немецкими флагами, военный оркестр играл немецкий гимн…