Воспоминания. От крепостного права до большевиков

Ситуация была далеко не блестящей. Как всегда, мы легкомысленно позволили себе пойти на поводу минутного энтузиазма и бросились в воду, не зная броду. Сербское движение было целиком делом пропаганды Славянских комитетов. В самом начале правительство России это движение не поддерживало, но и мужества положить ему конец у него недостало, и постепенно оно оказалось впутанным в эту авантюру. Сербская армия была плохо организована, плохо вооружена; не хватало офицеров. В армии добровольцев под началом Черняева, если только можно назвать армией эту массу плохо организованных соединений, не хватало людей, и в ней не было никакого объединяющего начала. В основном эта армия состояла из неудачников, которые, по той или иной причине, должны были отказаться от военной службы в России и отправились в Сербию в надежде получить хоть какое-то положение[88].

– У этих добровольцев есть возможность умереть героически и бессмысленно, что они и делают, – сказал Дохтуров. – Но, чтобы выиграть войну, этого недостаточно, и вся эта затея закончится печально. Россия либо станет посмешищем Европы, либо будет втянута в войну, гораздо более кровавую и не сулящую нам никаких преимуществ.

Я спросил его, что он думает о Черняеве.

– Черняев – очень талантливый и очень храбрый офицер, но столь же легкомыслен, как и те, кто послали его. Он заварил кашу, которую невозможно есть. Но ему везет. Вопреки всяким ожиданиям он продержался всякими приемами несколько месяцев, а теперь, когда он не в состоянии больше этого делать, его отзывают в Петербург. Похоже, что он родился в рубашке.

– Кого назначат на его место?

– Молю Бога, чтобы не меня. Нетрудно отправиться на смерть самому, но ужасно жертвовать ни за что жизнью тысяч.

– Но ты ведь можешь отказаться?

– Что ты говоришь! – сказал Дохтуров со злостью. – Отказываться можно, когда есть выбор. Но когда дело идет о безвыходной ситуации, такого выбора нет, ни солдат, ни служитель церкви не имеет права сказать «нет». Забыть о существовании своего собственного «я» – становится долгом.

Несчастного Дохтурова назначили на место Черняева. И он прямо из дворца направился в Сербию.

Начинается война

Вскоре объявили войну с Турцией[89]. Происходившее в Москве и Петербурге было похоже на то, что происходит в таких случаях во всех больших городах. Общество охватила лихорадка квасного патриотизма. При виде марширующих, даже когда публика знала, что марширующие всего лишь возвращались с учений к себе в казармы, она кричала «ура» и, как стало модно, «живио». В театрах по десятку раз требовали исполнения национального гимна, газеты на улицах покупались нарасхват, и кто-нибудь читал вслух статьи о войне, хотя радостных известий не было. В ресторанах рекой текло шампанское, омывая встречи гвардейцев, никуда пока не собиравшихся. Военная молодежь рвалась в бой и принимала любые назначения. Те, у кого было больше здравого смысла, просились в многочисленные штабы, где опасность была меньше, а возможность получения награды больше. Гражданские лица стремились в Красный Крест, где много платили. Пожилые дамы щипали корпию и пили чай с одним куском сахару, откладывая другой для раненых. Молодые женщины изменяли своим гражданским поклонникам и заводили романы с будущими героями, скрашивая их последние дни перед отправкой на фронт, где их поджидала героическая смерть.

Имена главных героев, Дубасова, Шестакова, Рожественского[90], были на устах у всех. Все отправились на «веселую прогулку», как тогда говорили, добывать Георгиевские кресты. В действующую армию поехали великие князья, и за ними последовала Императорская гвардия, что было совсем неслыханно. Но вскоре всем стало ясно, что прогулка не была столь уж «веселой» и что «больной человек», как называли тогда Турцию, вовсе не находился при последнем издыхании, как предполагали близорукие врачи. Тогда радостные победоносные звуки смолкли и раздались голоса, направленные против правительства, которое так необдуманно ввязалось в эту авантюру. Громче всех возмущались те, кто вчера кричал «ура» по-русски и по-сербски.

Потом начали говорить о Радецком[91], Скобелеве и Гурко[92]. Поскольку кампания затянулась, вернулись к обычной жизни, заговорили о моде и стали заниматься обычными делами. Только имя Скобелева звучало все чаще и громче. Он становился народным героем. Я не отрицаю и не хочу отрицать военный талант Скобелева или его храбрость, но нет никаких сомнений, что его быстро растущая слава и шум, поднятый вокруг его имени, были до большой степени созданы им самим. Для рекламы он жертвовал всем и заранее начал готовиться к этому, чтобы в нужный психологический момент его не забыли. Со своей точки зрения, он, конечно, все делал правильно. «Если к славе относиться с уважением, – говорил он обычно, – то за этой непостоянной дамой надо постоянно ухаживать». Так он и делал.