Воспоминания Петра Николаевича Врангеля

Из разговоров с казачьими правителями Терека и Кубани я вынес убеждение, что и здесь не верили в возможность восстановления генералом Деникиным нашего положения. Но если и я, и другие помощники Главнокомандующего в тревоге за участь нашего дела предлагали те или иные стратегические решения, указывали на желательность тех или иных мероприятий, на необходимость замены оказавшихся не на месте лиц, то среди казачьих верхов возможность спасти положение видели в реорганизации самой власти. С отходом армий в казачьи пределы выдвигались предположения о создании общеказачьей власти, самостоятельной в вопросах политики внутренней и внешней. За Главнокомандующим предполагалось оставить лишь оперативное руководство войсками.

Вечером 24 декабря я выехал в Кисловодск, с тем чтобы на следующий день ехать в Батайск, где в поезде находился Главнокомандующий.

Мы собирались в вагоне встречать сочельник, когда к дебаркадеру Кисловодского вокзала подошел ярко освещенный поезд. В Кисловодск прибыл навестить проживающую там свою семью генерал Шкуро. Гремели трубачи, на площадках и в окнах вагонов мелькали волчьи папахи. Генерал Шкуро зашел ко мне, чтобы просить меня с женою отобедать у него 25-го. Мы пытались отказываться, однако он настаивал, говоря, что сочтет себя обиженным в случае нашего отказа. Пришлось согласиться. Отобедав у генерала Шкуро, я вечером выехал в Батайск.

На станции Тихорецкая располагался в поезде штаб командующего Кавказской армией. Армия отходила вдоль железной дороги Царицын – Великокняжеская, ведя все время тяжелые бои. В одном из последних боев жестоко пострадали гренадеры, причем убит был начальник гренадерской дивизии полковник Чичинадзе, бывший командир стрелкового полка 1-й конной дивизии, в бытность мою ее командующим. Генерал Покровский ехал к Главнокомандующему и просил меня прицепить его вагон к моему поезду.

На станции Тихорецкая мне вручили телеграмму генерала Романовского, адресованную старшим начальникам. В ней сообщалось о том, что «начальник штаба Добровольческой армии генерал Шатилов, самовольно оставив фронт, выехал в тыл с генералом Врангелем» и что Главнокомандующий приказал «о действиях генерала Шатилова произвести расследование». Телеграмма эта передавалась мне в поезд на всех последующих станциях по пути следования.

Разрешение генералу Шатилову выехать со мною на Кавказ было мною испрошено непосредственно у Главнокомандующего, причем присутствовал и генерал Романовский. Генерал Деникин тогда же на мою просьбу ответил утвердительно, согласившись на мое предложение заместителем начальника штаба оставить генерала Вильчевского. Упомянутая телеграмма могла иметь лишь одну цель – опорочить генерала Шатилова в глазах армии. Удар был косвенно направлен на меня.

Я прибыл в Батайск 26-го утром и, в сопровождении генералов Покровского и Шатилова, прошел к Главнокомандующему. В вагоне последнего мы застали генералов Романовского и Драгомирова. В районе Ростова с утра шел жестокий бой. Конница «товарища» Думенко, потеснив 10-ю Донскую бригаду, обнажила фланг наших частей, занимавших Новочеркасско-Ростовскую позицию. Новочеркасск был оставлен донцами. Противник продвигался в тыл добровольцам к Нахичевани и Ростову. Генерал Романовский настаивал на том, чтобы поезд Главнокомандующего перешел в Тихорецкую. Генерал Деникин не соглашался.

Я сделал доклад Главнокомандующему о том, что сделано было мною во исполнение данного мне поручения в Екатеринодаре и Пятигорске, и вручил рапорт, в коем описывал общую политическую обстановку в казачьих областях, в связи с которой рассчитывать на продолжение казаками борьбы, по моему мнению, было трудно. В настоящих условиях мы могли рассчитывать для продолжения борьбы исключительно на коренные русские силы. Удержание в наших руках при этих условиях юга Новороссии приобретало, по моему мнению, ныне особое значение: