Воспоминания. Письма

Вчера я отправил тебе 400 рублей. Вчера же утром был у Адика и с ним простился. Они переезжают в город Плес на Волге. Адрес: Ивановская обл<асть>, гор. Плес на Волге, бывш. дом отд<ыха> ВЦСПС, сан<аторий> «Красная Роза». Я нашел его в лучшем состоянии, чем бывало прежде. Нога не болит совсем, температура почти все время нормальная. Он стал лучше питаться, и его даже беспокоил вопрос, не ухудшится ли при переезде питанье, так как он стал поправляться. Как я тебе уже не раз писал, я не мог оставить квартиры, дачи и огорода в том виде, в какой они пришли в дни нашего расставанья. Все это я постепенно привел в порядок своими руками, т<ак> к<ак> у Маруси и Василия нет совести, а у Маруси – няни – день уходит на стирку одного носового платка, и еда, приготовляемая с утра, поспевает к 12 часам ночи. На даче сменялись беспрерывные гости: Туся с Оленькой, Мил<ица> Серг<еевна> с Гарриком, Женя с Женей, но я либо бывал в городе, либо едва уделял им несколько слов, т<ак> к<ак> занят был общей полкой и ежедневной поливкой огорода, а затем окучиваньем картошки и травленьем капустного червя.

Сегодня воскресенье, 20-го. Мне очень трудно отделаться от Лениной Маруси. Нужна она мне как 5-е колесо, я ей это сказал, а она, свинья, требует жалованья, да 2-х нед<ельного> вперед, пока найдет себе место, а мне больше всего бы хотелось, чтобы, получив от меня все следуемое, она уехала к себе в деревню. На днях я перевезу кое-что из папиных работ в город и, может быть, сам переберусь туда на несколько дней, хотя в придачу к выключенному телефону и электричеству закрыли также и газ. Я зверски на крик и до слез скучаю по тебе и Ленечке. Когда я увидел Адика, я не смог сдержаться и все время плакал, слезы мешали мне говорить.

Будет удивительно, если в моей жизни ничего не случится от этой пустоты и разлуки. Мне кажется, я сойду от тоски с ума. В работе я всегда нуждался в долгой и утвердившейся инерции. Я не представляю, что буду делать сейчас, так далеко все, что сейчас требуется. Всего ближе и милее мне сейчас тяжелый физический труд, приносящий забвение от усталости. Целую тебя, Стасю и Леню.

21. VII.41

Дорогая моя Зиночка, дуся моя! Ничего не мог тебе сообщить нового против того, что писал вчера и позавчера, но я получил первое твое письмо с Казанс<кой> пристани, и это такая для меня радость, спасибо, спасибо, спасибо тебе. Как живо и интересно ты пишешь, я все увидел, точно очутился рядом с вами. Без конца крепко целую Леничку, тебя и Стасика. Тебе нечего писать мне об Адике, я вчера пережил целое потрясенье при прощаньи с ним, и он мне не дальше Жени. Они все еще в Балашихе и на пароход еще не погрузились. Какое счастье для меня твое письмо, ты даже не можешь себе представить. Как и ты, и Стасик, ищу удовлетворенья только в физич<еском> труде. Женя получил полное боевое крещенье, во всем побывал, и Василий на даче ходил за ним по пятам, как за военспецом только что из-под огня, а Афино<генов>[246] на его рассказах даже построит целую англ<ийскую> радиопередачу, мне же он, Женя, запретил писать что-ниб<удь> об испытанном им из скромности и чувства ответственности. Да и расск<азал> он только пустяки, даже и от меня, отца, что-то скрывал. Весел, худ, строен и весь в веснушках, кланяется тебе и целует Леню и Стасика. Без меры люблю тебя и целую.

Твой Б.

24. VII.

Дорогая дуся!

Третью ночь бом<бят> Москву. 1-ю я был в Переделкине, так же как и последнюю, с 23 на 24-е, а вчера, с 22-го на 23-е, был в Москве на крыше (не на площадке солярия, а на крыше нашего дома), вместе со Всеволодом Иван<овым>, Халтуриным[247] и другими, в пожарной охране. Помнишь рассказ англичанина, передававшего свои наблюдения по радио, я как-то тебе рассказывал? Ну вот, теперь мы все это видим каждую ночь своими глазами и испытываем на своей шкуре. Регулярное это недосыпанье, не говоря о другом, что до тебя донесет молва и легко подскажет воображенье, страшно изнуряет. Сколько раз в теченье прош<лой> ночи, когда через дом-два падали и рвались фугасы и зажиг<ательные> снаряды, как по мановению волшеб<ного> жезла, в минуту воспламеняли целые кварталы, я мысленно прощался с тобой, мамочка и дуся моя. Спасибо тебе за все, что ты дала мне и принесла, ты была лучшей частью моей жизни, и ты и я недостаточно сознавали, до какой глубины ты жена моя и как много это значит. Помни меня, милый мой друг, если, по несчастной случайности, в этой гибельной лотерее мне выпал бы смертельный номер. Кланяйся Там<аре> Вл<адимировне>[248] и скажи ей, что в естественных условиях и отдаленно нельзя себе представить, каким облегченьем является в опасности близость или присутствие человека, которого любишь и ценишь при всех обстоятельствах. Я говорю о Всеволоде, кот<орый> стоял в неск<ольких> шагах от меня за чердаком. А кругом была канонада и море пламени.

Душу в объятьях тебя, Леню и Стасика. Все живы и здоровы, Адик в безопасности.

30. VII.41