Воспоминания Психа (СИ)

Чувствуя как моя кожа плавилась и ярко багровела от каждого его поцелуя и укуса, я усмехнулась, но вскоре охнула и сильно задрожала, ощущая разгорячённое достоинство Луки, что требовательно упирался о моё бедро в трепетном ожидании. Я инстинктивно прогнулась в спине призывающие прижимаясь к его паху. Куффен вздрогнул судорожно втягивая воздух сквозь плотно сжатые зубы, когда моя рука дразнящими движениями прошлась вдоль его разгоряченного члена.

— Ах ты ж…— тихим баритоном прохрипел парень опасно глядя на мою наглую улыбку. Я прекрасно осознавала, что играю с сильным огнём, что при неосторожном обращении, мог сжечь меня дотла. Но от этого чувства порочного азарта, лишь всё сильнее и сильнее накалялся и просто не давал шанса на отступление.

Да и к тому же, я не хочу, чтобы Лука забывал, что я тоже могу гореть не хуже лесного пожара в летний жаркий день. Не будет вредным лишний раз напоминать ему об этом.

Но, кажется Куффен никогда об этом и не забывал. Сладостно вскрикнув и прикусив до боли губу, я крепко обняла парня за шею, когда тот чуть приподняв меня над полом, раздвинул ноги и нежным рывком вошёл в меня, изнутри обжигая своей безумной страстью. В этот момент я напрочь потерялась с реальностью, видя перед собой только это прекрасное лицо с отточенными чертами и милым ярко-алым румянцем, и этот лихорадочный блеск в опасных глубоких глазах Луки. Я громко стонала кусая парня за ключицы и царапая ноготками его спину, пока тот, с каждым толчком всё сильнее вжимал меня в стену.

Отдыхая на коленях Луки, и упиваясь от нежных прикосновений его широкой руки, что скользила по моим волосам, гладила мои щеки и шею, я задумчиво глядела на целую коллекцию разнообразных ножей, что красивой аркой висели на тёмной стене у Рихарда в комнате, над мягкой кроватью. Блеск многофигурных лезвий завораживал, а разнообразные рукоятки так и манили к ним прикоснуться. Столько ножей и каждый из них по своему уникальный, от размера длины лезвия до необычной формы рукоятки.

Смотря на них, в памяти невольно всплывали воспоминания о тех длинных историях из жизни парня, что невзначай рассказывал Лука, когда мы оставаясь наедине, наслаждались тишиной, спокойствием и компанией друг друга. Таких желанных моментов, к сожалению, было слишком мало, меньше чем хотелось, но все они сохранялись в моей памяти ярче всего и занимали отдельное место в моем сердце, вызывая, лишь приятный трепет и согревающее душу тепло.

Но сами истории были не всегда хорошим поводом, чтобы о них вспоминать. Скорее в край да наоборот. Куффен не любил говорить про свою жизнь, а тем более про свою семью, но в какой-то момент всё же решился, посчитав, что я более чем имею право знать о нём намного больше. Да и к тому же, он верил, что так сможет, если не помочь себе морально, то хотя бы точно облегчит ту ношу, что он так ответственно и непоколебимо носит на своих плечах.

Конечно, не трудно догадаться, что всех тех, кто являются участниками банды «Sonne», их связывают убийства, психические расстройства, и годы пройденные через психиатрические больницы, поэтому, узнав о том, что Лука в свои шестнадцать лет попал в дом умалишенных, по причине хладнокровного убийства Теодора Питресона путём нанесения тому двадцати восьми ударов, кухонным ножом, я сильно не удивилась.

Теодор Питерсон, или же как его любит называть сам парень, а именно: «мразь, недостойная жизни» — приходился Куффену отчимом, которому, после смерти его матери Анарки Куффен, досталась развалюха в виде корабля, сломанная гитара и опека над её отпрысками. Мать четырнадцатилетнего Луки и двенадцатилетней Джулеки от постоянных унижений и откровенного абьюза со стороны Теодора, не выдержала морального и физического насилия, наложила на себя руки и скончалась от сильной передозировки снотворного. Увидев бездыханное тело любимой матери, в сознании парня тогда, что-то безвозвратно щелкнуло.

Ему всегда нравились ножи. Их холодная и опасная красота и мгновенная алая струйка крови при неаккуратном использовании хорошо заточенного лезвия. Парень часто точил кухонные ножи, и всегда проверял их остроту не жалея своих пальцев. Они всегда вызывали в нём необъяснимые чувства, и именно они всегда помогали ему справиться с моральной болью, причиняя физическую.

Бывает, когда ты не можешь кричать, но боль со всей силы бьёт по легким, сдавливая их и гортань, сложно хоть что-либо понимать и думать, кроме всего плохого. Разум помутняется. Ты перестаёшь контролировать ситуацию и непонятно как, в твоих руках появляется нож, такой блестящий и острый, а руки ноют и дрожат от большого множества порезов. На душе всё так же тошно и противно, но то давление ушло, вместе с кровью и смехом…

В те годы Лука всей душой ненавидел своего отчима. Он никогда ему не забудет того, что он сделал с матерью, до чего довёл эту сильную и всегда неунывающую женщину, которая всегда, на холодную голову, могла найти выход из любой ситуации. Но, ничто не вечно. Этот урок, Куффен так же хорошо усвоил, как и остальные, что подарила ему жизнь.