Воспоминания (СИ)

Я забыла сказать раньше, что когда Иван Александрович был арестован в декабре 1825 года, то при нем находились те ломбардные билеты, которые он взял с собою, когда мы расставались с ним в Москве. Билетов было на 60 тысяч, и они были отобраны с прочим имуществом его. Все это хранилось в собственной его величества канцелярий. Я знала, что Иван Александрович несколько раз просил графа Бенкендорфа, чтобы билеты эти были переданы мне. Просил и барона Фитингофа, бывшего его эскадронного командира, который бывал у него в крепости, Чтобы он похлопотал об этом. Потом Фитингоф даже предлагал мне свои услуги и хотел просить государя приказать положить эти деньги в банк на мое имя. Но я отказалась от предложения Фитингофа, говоря, что у меня будет к государю гораздо важнее просьба, что я буду просить разрешения императора ехать в Сибирь и потому ни о чем другом не хочу хлопотать, боясь возбудить против себя неудовольствие, а может быть, и гнев государя. Анна Ивановна писала государю и просила его дозволения на передачу 60 тысяч в ее руки. Государь отвечал: «Если у нее есть право на эти деньги, пусть хлопочет».

(Не одна бабушка хлопотала о 60 тысячах. Те, которые считали себя наследниками отца твоего, боялись, что эти деньги ускользнут от них, и добивались забрать в свои руки, однажды утром прислали за мною карету от г-жи Вадковской, двоюродной сестры отца твоего. Я нашла у нее Н. Н. Анненкова. Мне тотчас же бросилось в глаза, что они немного чересчур любезны. Вадковская, после некоторых приготовлений, сказала мне: «Не правда ли, моя дорогая, что ты не захочешь те 60 тыс. рублей, которые мой кузен поручил вам передать?» Я отвечала, что никаких претензии не имею на то, что принадлежит Анненкову, и что, конечно, не буду хлопотать о 60 тысячах. Мы стояли все трое у стола. Когда Н. Н. услыхал мой ответ, то сделал такое самодовольное движение, что оно не ускользнуло от меня. Потом я узнала, что билеты в это время были уже в руках его отца, Николая Никаноровича. Тогда родственники заявили свои права, и деньги были переданы им. Дальше я расскажу в свое время, как милостью государя деньги эти были переведены на мое имя, и на проценты с этого капитала мы и жили все время в Сибири.)

Анна Ивановна объясняла мне свои хлопоты о 60 тысячах рублей тем, что она желала этими деньгами заплатить проценты, накопившиеся на одном из ее имений, потом продать его и вырученные деньги положить на мое имя. Но она умерла, не сделав никаких решительно распоряжений ни в пользу сына, ни в мою. Впрочем, когда спросили ее согласия на то, чтобы 60 тысяч были переведены на мое имя, она не замедлила ответить утвердительно.

Когда я жила у нее, в 1827 году, она более всего хлопотала, чтобы меня рассеять и развлечь. Понятно, что для меня положительно никакое развлечение не было возможно. Я старалась убедить в этом Анну Ивановну и хлопотала отклонить ее от непонятного желания устроить бал, в то время как мы не имели даже известий о ее сыне. Мне казалось это чудовищным. На время о бале замолчали и приостановили приготовления, но потом Анна Ивановна объявила, что бал будет непременно, и назначила его на 6 января 1827 года. Мало того, она пожелала, чтобы бал был костюмированный, и приказала всем, жившим у нее в доме, готовить себе костюмы.

Я уже говорила, что дом Анны Ивановны был наполнен разными приживалками при ней, а также близкими и дальними родственницами. Между ними было много молодых и хорошеньких девушек, они, конечно, были рады потанцевать и нарядиться. Все оживилось снова, начались приготовления, более всего хлопотали выбором костюмов. Анна Ивановна приказала подать себе книги с рисунками из разных опер и балетов, сама пересматривала их, выбирала костюмы, давала советы, но потом вдруг отсылала книги, надувалась и не говорила со мною. Я никак не могла понять, что с ней делалось, и в душе своей думала, что она занимается всем этим только для того, чтобы заглушить тоску о сыне, но что мысли ее так же, как и мои, уносятся далеко. К сожалению, я ошиблась. Те, которые знали ее лучше, чем я, наконец объяснили мне в чем дело: «Мадам сердится потому, что вы не выбираете себе костюма. Вы же видите, что она делает этот бал для вас». Нечего было делать, я скрепя сердце наконец сказала, что наряжусь, как только ей будет угодно.