Воспоминания склеротика (СИ)

      Окончив училище с красным дипломом, я с моим коллегой Вадимом Жуковым и ещё одной актрисой нашего театра отправились в Ленинград в надежде поступить в театральный институт. На театроведческом факультете, куда мы подали наши заявления, конкурс был поменьше, чем на актёрском или режиссерском. Однако нам пришлось не просто, чтобы увидеть свои две с Вадимом фамилии в списке принятых. Тем более, что вместе с нами сдавали вступительные экзамены очень подготовленные и эрудированные ребята, имеющие, уже в то время, одно высшее образование. Один из них, по фамилии Лесовский, на первых же занятиях стал демонстрировать свои  «выдающиеся» знания театра. Его неуёмное усердие в желании показать свою эрудицию пресёк преподаватель Борис Костелянец. Сегодня – сказал он – Вы, молодой человек, возможно, знаете несколько больше других, но уже через год не сможете выделяться своими, не бог весть какими, высокими познаниями среди однокашников. - Борис Костелянец вел у нас теорию драмы и источниковедение. Он был строгий педагог. Мой друг Вадим его так боялся, что всегда старался пройти по другой лестнице, если встречал его с суровым лицом. Однажды, я не знаю сам, как выпутался на его экзамене из сложной ситуации. Мы в конце первого курса сдавали теорию драмы. Костелянец подрёмывал в кресле, слушая наскучившие ответы студентов. Мне стукнуло в голову посметь не согласиться с известным утверждением, что форма всегда соответствует содержанию. Костелянец мгновенно проснулся и, с нескрываемым любопытством посмотрев на меня, любезно перешел на Вы. -- Прошу Вас продолжайте свою мысль, – с обворожительной улыбкой сказал он, -- это очень интересно. - Я, поощряемый его вниманием, начал разъяснять мучивший меня вопрос: -- ведь можно в один и тот же кувшин налить разное вино, и тогда, не меняя формы, мы запросто меняем содержание. -- А ведь, действительно, это верно – восхищённо заметил на полном серьезе он. Если вы также интересно ответите ещё на один мой вопрос, я поставлю Вам, редкую в моей практике, пятерку. Скажите, пожалуйста, мне свое мнение вот по какой проблеме: Гамлет, после произнесенного им  знаменитого монолога, пришел к решению «быть» или «не быть»? -- Я, долго не раздумывая, сказал «быть».--Прекрасно, молодой человек, -- произнес повеселевший преподаватель, – но обязательно скажите об этом  Льву Иосифовичу Гительману, он, видите ли, другого мнения. Приятно было побеседовать. -- И он вернул мне зачетную книжку. Ребята в коридоре встретили меня, в ужасе хватаясь за голову: -- боже, что ты плел насчет вина в кувшине? Причем тут Лева? Покажи зачетку.

     В зачетке стояла пятерка. Наши педагоги не любили бездумных зубрил, да у нас, пожалуй, таких не было. Они давали нам возможность смело ошибаться, понимая, что рано или поздно мы найдем правильные ответы на все вопросы.

      Прелестнейшая Лидия Аркадьевна Левберг, называвшая своих студентов по имени и отчеству, вела у нас семинар по зарубежной литературе. -- Борис Наумович, -- бывало, говорила она, -- в своем исследовании очень интересно спорит с Михаилом Михайловичем Морозовым и не безуспешно (Морозов – это известный шекспировед).  - Всё это говорилось без капли иронии. И мы высоко ценили этот демократизм, это уважительное отношение к нашему мнению. Через много лет, после моего окончания института она жаловалась на низкий моральный уровень студенчества. -- Понимаете ли, дорогой, -- рассказывала она с грустной улыбкой, -- я на лекции как-то сказала, что четкой границы между патриотизмом и национализмом не вижу. Так кто-то из моих учеников доложил об этом в деканат, и меня долго таскали, чтобы определить, имею ли я право преподавать в советском институте. А Вы видите между этими понятиями большую разницу? – задала она мне вопрос. -- Может быть, разница и небольшая – ответил я, -- но ведь это самостоятельные понятия. Маршак как-то написал прекрасное двустишие:

Мятеж не может кончиться удачей,

                            Тогда бы назывался он иначе.

- объяснил я ей свою мысль. – У меня хорошие ученики

похвалила Лидия Аркадьевна.

       Необычайной любовью у нас пользовалась куратор первого курса Александра Александровна Пурцуладзе, преподаватель русской литературы. Все мужчины, и не только нашего курса, были влюблены в очень красивую и стройную горянку, обворожительно излагающую самый сложный материал. Как-то мы пожаловались ей, что читать произведения Бестужева-Марлинского ужасно скучно. Она взяла три академических пары и, не выходя из аудитории, прижигая одну папиросу от другой, прочитала нам лекцию об этом удивительном человеке. Класс был заполнен не только студентами нашего курса. Мест не было даже на окнах. Мы боялись шевельнуться. Лишь по окончании, наша эксцентричная староста  Люба Смирнова, сладко подтянувшись, сказала: - «хочу Бестужева»!