Читаем Воспоминания склеротика (СИ) полностью

       Эта улыбка всегда у меня перед глазами, хотя я помню Владимира Александровича и суровым, и сердитым, и возмущенным. Но каким бы ни было выражение его лица -  это было лицо доброго, умного, честного и всеми нами любимого человека.

       Мне хотелось бы вспомнить один оригинальный эпизод из послеинститутских встреч с моим любимым педагогом.

     В Ленинграде были два человека, с которыми я обязательно в каждый свой приезд, как бы по традиции, хотя бы один раз отобедывал в чудесном ресторане ВТО, в Доме Искусств на Невском проспекте. Один из них, это был Михаил Михайлович Королев, завкафедрой театра кукол нашего ЛГИТМиК, с которым я очень подружился после окончания института. За обедом, не спеша, мы беседовали о делах кукольных, о новостях в русских театрах и о событиях на кафедре.

    Другой мой сотрапезник, с которым мы посещали ресторан в какой-либо иной день, Владимир Александрович Сахновский. В разговоре с ним, в основном, говорил я. О своём театре, о делах на Украине, о творческих планах.

   Однажды, а было это где-то в году 1968 или 69-м, при посещении этого прелестного заведения с Владимиром Александровичем, за соседним с нами столом беседовали двое: уже популярный тогда танцовщик Барышников и девушка, которую я плохо разглядел, сидя спиной к молодым людям.  Между Барышниковым и моим педагогом возник небольшой пантомимический разговор. Танцовщик на пальцах объяснял, что надо помалкивать по поводу того, что он позволил себе съесть со стаканом  лимонада пирожное. Владимир Александрович понимающе кивнул и поднял два пальца вверх, как бы произнося клятву. Доев запрещенное соблюдающим фигуру танцовщикам лакомство, Барышников со своей спутницей покинули ресторан. Через минуту рядом со столом появилась молоденькая официантка. Она чуть ли не со слезами в глазах воскликнула: - ну как не стыдно людям? Ушли и не расплатились! – Успокойтесь, милая девушка – сказал, улыбаясь Сахновский. Сколько они вам задолжали? – Один рубль. Бутылка лимонада и два пирожных. – Я за них заплачу. Вот возьмите. -- И он протянул официантке новенькую рублевую купюру.

     Девушка небрежно сунула деньги в карманчик фартука и направилась к кухне. – Одну минутку – остановил её Владимир Александрович. – Я на Вашем месте с этим рублем обращался бы поаккуратнее. Более того, Вам следовало бы написать на нём, что уплачен он за знаменитого танцовщика Барышникова. Смею Вас заверить, что через несколько лет этот рубль пожелает купить у вас самый богатый музей мира и за большие деньги.

    Девушка стала рыться в своём кармане и, разыскав рубль, свернула его вчетверо и спрятала в самое интимное место, куда женщины обычно прячут дорогие им вещи, поближе к груди. Мне неизвестно, сохранила ли официантка эту, попавшую к ней столь необычным путем, реликвию. Но будущий музей всемирно известного балетмейстера может принять это к сведению.


       Но не только наши педагоги памятны мне, и не только они создавали необыкновенную академическую атмосферу ЛГИТМиКа - Ленинградского Государственного института театра, музыки и кино. Мы всегда спешили в толпу студентов, окружавших плотным кольцом знаменитого режиссера и художника Николая Павловича Акимова, каждая фраза которого  становилась афоризмом и молниеносно разносилась по институту. С любовью и вниманием встречали в наших стенах обаятельного Василия Васильевича Меркурьева, любившего позу, и недоступного Игоря Олеговича Горбачева. Да, пожалуй, всех не перечислишь. Я близко сошелся с заведующим кафедрой театра кукол профессором Королевым Михаилом Михайловичем. У нас потом на долгие годы сохранились теплые отношения.

     На подаренной мне уже в 1974 году своей книге он написал: «Борису Наумовичу с пожеланием счастливой творческой судьбы». Он был старше меня, и ему казалось, что моя театральная судьба только начиналась, хотя в это время у меня был уже 25-тилетний творческий стаж.

     Я люблю всех своих однокашников, хотя с легкой руки нашей старосты Любочки Смирновой мы стали называть себя односалатниками. Во всяком случае, она так подписалась, поздравляя меня  в своё время от имени курса с пятидесятилетием. Довольно часто, после экзаменов, мы заходили в прекрасный тогда ресторан дворца искусств, сдвигали два или три стола, рассаживались, и Люба делала заказ: - «два салата из огурцов и много, много вилок». С уверенностью могу сказать, что это был самый дружный в институте курс. Его знали как курс Сахновского, а потом за ним осталось навсегда наименование «шестой «а». Мы часто готовились к трудным экзаменам вместе. Когда предстоял государственный экзамен по марксизму, куда входили и политэкономия, и диалектика и прочее, мы собрались в аудитории и устроили театр по «пьесе» Ленина «Материализм и импириокритицизм». Были распределены роли Маха, Авенариуса, Беркли, Гегеля, Феербаха и других, и, конечно, самого Ленина. Мы спорили, отстаивая свои философские позиции. И надо сказать экзамен сдали прекрасно.

      Я вас, мои «односалатники», помню каждого в отдельности, но здесь позволю себе остановиться лишь на одной нашей однокурснице.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное