Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

- Вполне понимаю мистера Сталина и глубоко ему сочувствую, но, к сожалению, то, чего он просит, сейчас неосуществимо.

И дальше Черчилль стал подробно обосновывать свое заявление. Немцы, по его словам, имеют во Франции 40 дивизий и хорошо укрепленный берег в Ла-Манше, Бельгии и Голландии. Силы Англии, которая более года вела борьбу одна, крайне напряжены и разбросаны: они находятся в метрополии, в Африке, на Среднем Востоке; огромное количество энергии отвлекает битва на море за Атлантику, отчего зависит самая жизнь страны. При таких условиях британское правительство не в состоянии выделить достаточное количество войск, авиации и судов для серьезного вторжения во Францию, тем более, что ночное время сейчас длится не больше пяти-шести часов. А пытаться устроить вторжение с недостаточными средствами, значит идти на верное поражение, которое не принесет пользы ни СССР, ни Англии. Все, что может в настоящее время британское правительство сделать для облегчения положения Советского Союза, это усиление воздушных бомбардировок Германии и организация некоторых морских операций в районе Северной Норвегии ж Шпицбергена. Ему, Черчиллю, очень жаль, что в нынешних условиях на большее Англия неспособна, но приходится считаться с реальностью ситуации.

Я стал возражать и довольно долго доказывал премьеру, что исполинская концентрация германских сил на Востоке исключает возможность держать 40 немецких дивизий во Франции и что в истории бывают моменты, когда народы и правительства должны во имя собственного спасения идти на свершение сверхчеловеческих дел. Сейчас наступил именно такой момент не только для СССР, но и для Англии.

Черчилль остался, однако, непоколебим. Затем мы вышли из его кабинета в салон, где было много гостей обоего пода. Премьер подвел меня к высокому, очень худощавому, болезненного вида человеку, с продолговатым лицом и живыми глазами, который стоял спиной к камину, и представил меня ему:

- Познакомьтесь, - это мистер Гопкинс.

Имя Гопкинса мне было хорошо знакомо. Я знал, что он является ближайшим советником Рузвельта и играет большую роль в определении внешнеполитической линии США. Я знал, что Гопкинс - человек, сохранивший верность демократическим традициям президента Линкольна. Я знал также, что он послан президентом для переговоров с британским правительством и что Черчилль относится к нему с почтением. И потому я с особенным вниманием посмотрел на Гопкинса, стараясь по выражению его ища, его манерам лучше понять, что же он собой представляет.

- Вот Сталин просит о создании второго фронта во Франции, скороговоркой бросил Черчилль, обращаясь к Гопкинсу, и затем, пожав плечами, продолжал: - Не можем мы этого сделать сейчас... Не в состоянии...

Затем премьер отошел к другим гостям, а мы с Гопкинсом остались у камина. Я вкратце рассказал Гопкинсу содержание только что происшедшего у меня с Черчиллем разговора. Гопкинс задал мне несколько вопросов, я ответил, потом к нам подошла миссис Черчилль и пригласила выпить по чашке чая. Обстановка для более серьезной беседы с Гопкинсом была явно неподходящей, и я скоро уехал домой, унося с собой впечатление, что Гопкинс относится к вопросу о помощи СССР с гораздо большей симпатией, чем Черчилль. Это родило во мне желание еще раз встретиться с посланцем Рузвельта и обстоятельно поговорить с ним на интересующие меня темы. Я думал: "А может быть именно здесь лежит ключ к реальному разрешению вопроса о помощи?"

В понедельник, 21 июля, я позвонил по телефону американскому послу в Англии Джону Вайнанту и спросил его, где остановился Гопкинс и могу ли я повидаться с ним и откровенно поговорить о событиях на советско-германском фронте. Вайнант, до того много лет являвшийся главой "International Labour Office" (Международного отдела труда) при Лиге Наций, незадолго перед тем был назначен американским послом в Лондоне и еще до нападения Германии на СССР обнаружил большое желание поддерживать со мной близкий контакт.

В ответ на мой телефонный звонок Вайнант сказал:

- Ничего не может быть проще: приезжайте завтра ко мне на завтрак, я приглашу также Гопкинса, и мы втроем побеседуем.

Действительно, 22 июля за столом у Вайнанта произошла моя встреча с Гопкинсом. Я подробно описал ситуацию, создавшуюся на Восточном фронте, объяснил причины наших неудач и подчеркнул чрезвычайную важность второго фронта. Гопкинс слушал меня очень внимательно и с явной симпатией к Советскому Союзу. Вайнант открыто высказывался за второй фронт.

- Мы, США, - наконец, заговорил Гопкинс, - сейчас невоюющая страна и в отношении второго фронта ничем не можем вам помочь. Но вот в вопросах снабжения - иное дело... Мы даем Англии много оружия, сырья, судов и т. д. Мы могли бы немало дать и вам... Но что вам нужно? Не можете ли вы мне сказать?

Я оказался в затруднительном положении. Ибо, хотя в общих чертах я имея представление о наших трудностях, я, конечно, не мог точно перечислить, что и в каком количестве нам необходимо.